14 июля 2003 года, Les Arenes de Nimes
отчет о посещении: hidden shine
Не знаю ли, позволите Вы мне или нет, но сейчас я буду просто рассказывать — нет, не описывать, не критиковать, не перемалывать в труху произошедшее, как это обычно делают люди, готовые проглотить свой собственный язык, доказывая, что они — журналисты. Вполне возможно, что я и есть одна их них, но именно сейчас я отказываюсь от этих притязаний на требующий особой одаренности статус, я просто рассказываю о том, что бережливо обернуто в бархатную ткань и уже покоится в специально выделенной секции моей памяти. Это мне слишком дорого, чтобы быть расточительной к словам, это слишком хрупко, чтобы перебрасывать это из рук в руки, и это уже так далеко, чтобы к этому прикоснуться. Вновь увидеть бросающее прощальный луч огненное солнце из-за неотесанного камня амфитеатра и содрогнуться от нарастающего ликования многотысячной армии верноподданных.
Лишь холодное мерцание скрывшихся за обозримым горизонтом произошедших событий и гулкий шум эмоций, приводящих в радостное неспокойствие меня да еще десяток листочков в блокноте. Десяток исписанных бисерным почерком клочков бумаги, которые мне напоминают об обязанности не отторгать случившееся, как красочный до неправдоподобия сон.
Сейчас меня одолевает кричащая тоска по тем мгновениям, единожды вспыхнувшим в моей жизни и незамедлительно погасшим. Мгновениям, явившимся после длительного периода терпеливого ожидания, которые были подобны пучку голубоватого света, рассекшему мрачную спертость реальности...
Преодолевая посты секьюрити и огибая кучки людей, чьи глаза поблескивают отрешенностью и нетерпением, я наконец-то ощущаю под ногами покорно расступающийся песок, вижу, как на сцене копошатся техники, как приветственно моргают софиты. Солнце вес так же беспощадно посылает связки жгучих лучей на сцену и весь тот подвижный муравейник, который живет своей жизнью вокруг нее. Начало самого действа ожидается только через два часа, и одна только мысль, что через этот крошечный отрезок времени я смогу увидеть в реальности свою мечту, поднимает во мне ураган восторга и первобытного страха одновременно. По залу прокатываются волны звонких аплодисментов и топота, эхо разносит радостные призывы за пределы амфитеатра — людское возбуждение нарастает, ему становится тесно, и оно выплескивается вовне. Тут из-за монументальной сцены выскальзывают фигуры Колина Гринвуда и Фила Сэлвея, что приводит собравшихся в еще больший восторг, сметающий границы и буквально лишающий рассудка.
Точно в назначенное время на сцене появляются две девушки, которые, вежливо попросив публику немного умерить свой пыл, произносят приветственную речь — этакое торжественное, скроенное из обилия льстивых благодарностей вступительное слово, которое прерывается струящейся мелодией. Нет, это еще не главные кудесники вечера, резонно титулованные на пост «Лучшей Группы Планеты», это — выступающая на разогреве группа LOW. И первое, что заставляет меня нервно содрогнуться — это качество звука, его кристальная чистота. Я блаженно вслушиваюсь в пронзительный вокал, который не схлестывается с партиями других инструментов, а осторожно вплетается музыкальную ткань, ловлю каждый шорох, каждый томный гитарный вздох. Поразительно, удивительно и неправдоподобно. Мягкий слоу-кор, быть может, излишне медлительный и давящий своей монотонностью, но все же оставляющий тебя в обмякшем состоянии приятного довольства, подготовленном к тому, что будет дальше... А то, что было дальше, для меня и сейчас все еще out of words.
Небо окрасилось в темно-синий цвет, изукрашенный наконечниками сверкающих звезд. Сцена же утопала в непроглядной мгле, которая должна быть с минуты на минуту вдребезги разрушена ослепительными вспышками прожекторов. Я сосредоточенно ожидаю, как динамики разразятся звуком небывалой мощи. И, вот оно — какие-то мутные электронные пульсации, которые затем тонут в ожесточенных звуках. Прожектор окидывает выбеленным светом Джонни с яростным самозабвением лупящего по барабанам. Для меня этого вполне достаточно, чтобы прийти в состояние исступленного безумия, чтобы лишиться ощущения твердой поверхности под ногами, что и происходит. Людское море вздымается, как только Том начинает: «in pitch dark»... Я практически беззвучно шевелю губами, бросая все силы лишь на то, чтобы не дать катящейся то с одной, то с другой стороны волне раздавить себя, но волна меня подхватывает, будто затерявшуюся в буйствующем океане щепку. Вот так, безвольно шатаясь, будучи неспособной даже сфокусировать свой взгляд на сцене, я внимаю «There There». В голове сигнализирует датчик: «Я дождалась!» Водоворот звуков стихает, и Том на мягком французском приветствует всех пришедших. Он смущенно улыбается, будто желает принести извинения за буйство и сумасшествие, приспущенные с цепи. Секундный перерыв, чтобы перевести сорвавшееся дыхание, а затем снова неподконтрольное скольжение в пучинах музыкальной вакханалии. Вдохновенный болезненной меланхолией гитарный проигрыш и обжигающий, переходящий в пронзительный крик вокал манипулируют настроениями податливых поклонников. В Томе бурлит ярость и клокочет агрессия — он конвульсивно скачет по сцене и припадочно размахивает руками, как будто старается отбиться от возведенной в абсолют несправедливости и обступающих его со всех сторон противоречий. Джонни чародействует с гитарами и аналоговыми синтезаторами, заставляет их издавать внеземные, пришедшие из-за границ воображения звуки, он пропитывает их жизнью и наполняет изящной гармонией. Эта музыка до того невесома, что продолжает отрешенно парить над Arenes de Nimes, и даже алмазная твердость ударных не опускает ее на землю.
Россыпь пламенеющего пурпура, ледяное свечение прожекторов и взвывающая сирена — «The National Anthem». Зал беснуется под командованием Йорка, и он сам впадает в полутрансовое состояние, произносит нараспев заклинания, то угрожающие неизбежной расплатой, то напоминающие чувственное воркование. Дребезжащие перепады частот глохнут, и медленно начинает подкрадываться начало следующей песни, на этот раз, с «Hail to the thief», — «Backdrifts». В воздухе кружат намагниченные загадочно прекрасными пульсациями заряды, а меж ними блуждает скрипучий гитарный рифф и ехидный голос Йорка.
Из глубины сцены выкатывают пианино, Том усаживается за него, а на сам инструмент осторожно помещает плюшевого мишку. Зал встречает эту деталь воодушевленными аплодисментами и прерывистыми посвистываниями. Тягучая, блаженно умиротворенная мелодия «Sail to the Moon» расслабляет, относит в неведомую бездонность ночного неба, окропляет звездным теплом и сиянием. Приобретшая еще большую эмоциональность в живом исполнении, эта песня в полной мере раскрывает безграничную, ошеломляющую способность Radiohead улавливать музыкальную гармонию, сохраняя хрупкое обаяние мелодии.
Перед следующей песней, исполнение которой для меня стало неожиданным, но неизменно приятным сюрпризом, Том произнес следующие слова: «This next song we dedicate to your Bastille day». Теперь дата 14 июля помечена красным цветом не только в календарях Франции как национальный праздник, но и в моем календарике… Усыпляющий перезвон колокольчиков, в котором сразу же угадалось начало «Kid A», дополнился заторможенным вокалом Тома. И тут раскатистый марш ударных, в такт которому сердце начало усиленно биться, клацающие аплодисменты, возникающие в ответ на призыв Йорка «Come on, kids! Come on, kids! Hey, children!». Поклонники и не помышляют о сопротивлении, истребленном обворожительностью Тома, его плавными телодвижениями и проникнутым жгучей чувственностью голосом.
Привет взъерошенным временам «The Bends» в виде «My Iron Lung», а затем опять возвращение к незаезженным еще «новинкам» с HTTT — подчеркнуто гитарная «Go to sleep» с щекочущим нервы, пронзительным завершающим проигрышем, мастерски исполненным Джонни. И «Where I end and you begin» — ритмично сыгранная «на одном дыхании» композиция, только уже противоположная по настроению предыдущей песне — тут и интонации утонченного разочарования, и механические постанывания на заднем плане, которые во всю мощь развернутся в следующей песне. Смолкшее людское море, прорезающийся сквозь звенящую тишину страдальческий гитарный аккорд, будто предсмертный вздох человека, у которого вырвали раскаленными щипцами надежду, остановившиеся стрелки часов, сбившиеся со счета, и безжизненный блеск слез на глазах. Это «Exit Music». Это выход, распахивающий двери, за которыми публику ожидают песни, призывающие к прозрачной искренности эмоций, нервы и злоба, непредсказуемость и обессиленное упование на бесконечность этого вечера.
Вырубив свою волю, отключив разум под «Paranoid Android», обратиться в комок оголенных эмоций и чувств. Вибрирующие, свирепые электронные переборы и протяжные стоны, лязг барабанных тарелок — только бы не поперхнуться хлещущей через край музыкальной исступленностью «Idioteque»! Агрессивная проповедь, высвобождающая стыдливо запрятанное, под которую хочется бессознательно метаться, пока у тебя не подкосятся ноги. Суматошные настроения смягчаются, когда из динамиков начинают доноситься медиативные, плавные переливы, и сэмплированный йорковский голос, кажущийся отстраненным и таким невесомым, бесконечно удаленным от своего хозяина. Джонни и Эд завороженно колдуют со звуком, выкручивая какие-то ручки. А Том в это время прохаживается вдоль кромки сцены, поклонники из первых рядов, и я в том числе, бессознательно протягивают ему руки, их лица озаряют улыбки, — наверное, самые безумные улыбки, которые я когда-либо наблюдала. Здесь и сейчас — «Everything in its right place».
Перламутровый фальцет и вальсирующая гитарная мелодия, неторопливая, заостренная, трагедийная, как нельзя лучше сопутствующая декламации «I Will». Отдышавшись, Том объявляет следующую песню: «This is the brand new». Фраза многогранным эхом разносится по окруженному безжизненным камнем пространству, которое сковано Сумерками. Весь мир сворачивается до объемов Arenes de Nimes, и его центр приходится на сцену, где пятеро творят чудеса. Я — свидетель этих чудес. They are not are same as we. Жалостливая усмешка в интонациях, обрамленная разгулом бойких ударных вперемешку с электронным шипением…
Обратный рывок в реальность из пучин безумия — озаглавленная «роковой» «Bones» была исполнена без особого энтузиазма, без заносчивой проникновенности, в отличие от неожиданной «The Tourist», после которой вся группа покинула сцену. Я чуть ли не вслух заклинала: «Пожалуйста, еще чуть-чуть, вернитесь, пожалуйста!» Далее следовало перечисление песен, которые не были сыграны, но должны были обязательно по моему уразумению войти в плей-лист сегодняшнего вечера. Зал требовательно аплодировал, скандировал «Radiohead» на протяжении минут пяти, пока наконец-то Том не утихомирил публику своим «окей». Какое-то ложное спокойствие развеялось по воздуху, грозящее очередной вспышкой сладострастного безумства. И этой вспышкой стала «Sit down. Stand up», открывающаяся пианинной зарисовкой. Йорка как будто подсоединили к источнику электроэнергии: он сорвал микрофон со стойки, а ее яростно отшвырнул в сторону, и начал тревожно голосить «the rain drops», еле держась на ногах от симулируемых судорог.
Они опять удалились, чтобы вернуться с благодарностями всем, кто оказался сегодня Arenes de Nimes, и с «Karma Police» и «Fake Plastic Trees». И, я уверена, разве что немой не подпевал этим песням. Осипшая, я тоже подпевала сквозь улыбку, зная, что через какие-то десять минут этот вечер станет одной из самых ярких страниц в моей жизни. Только одно событие омрачило этот вечер… Нет, знаете, не омрачило — придало еще больше колорита! Ваша покорная слуга хотела прихватить с собой кусочек этого счастья, запечатленного не только в виде лучезарных воспоминаний, но и в виде чего-либо более вещественного, как-то видеокассета с записью. Но так распорядилась судьба — видеокассета была конфискована стражами порядка, а я отделалась легким шоком от неожиданности быть отведенной под руки в штаб секьюрити. Меня практически тащили к штабу, а я упиралась и чуть ли не цеплялась за удивленных людей, спотыкалась о ровную поверхность, все еще подпевала Тому, не сводила глаз с распластавшегося на пианино Джонни…
Смахивая слезы обиды, я вернулась к сцене, почувствовала, как почва содрогается от гулкого топота толпы, и гитарный залп выпаливает из колонок. Музыка обрывается, и Том бросает окончательное «Au revoir!»…
Я выпотрошена и опустошена. В ушах до сих пор не стихает разноголосица и чувствуется удушливое жжение во рту, но, даже не видя своего лица, я знаю — на моем челе отметина просветленного счастья и знак подчиненности, беззаветной преданности этим людям и той музыке, которую они творят. От этой музыки не веет холодом безжизненного совершенства, хотя она неправдоподобна совершенна. Утонченна. Изысканна. Благородно агрессивна. Я увидела в реальности свою мечту…
<<< radiohead.пpecca <<< main