честное интервью Тома
журналу Deadeye Video Magazine, октябрь 1994
// Radiohead World Service zine, 1996
:: русская версия (с) svatty
/ редакторские ножницы qwerrie
:: английский оригинал
:: смотреть ролик
на ютюбе
В начале октября 1994 года, в день когда Рэдиохед
отыграли благотворительный концерт в Олд Гэол, в Абингдоне, Саймон
Гил взял интервью у Тома. Часть материала пошла в первый выпуск Deadeye
Video Magazine, где вырезали лучшие кусочки и перемешали с интервью
Джонни. Полная транскрипция этой беседы появилась в 1996 году в RWS
— фанзине Пола Прентиса (по этой версии и сделан настоящий перевод).
____________________
— Какой миф о Рэдиохэд ты больше всего хотел бы развеять?
Том: Миф о том, что я озлобленный молодой человек,
у которого нет причин быть таковым. Не важно, какими словами это говорится,
но у них выходит, что я маленький угрюмый мудак. Стоит прессе показаться
рядом, и я натурально становлюсь этим самым угрюмым мудаком, потому
что я ее ненавижу — ну и как следствие, миф подкрепляется, все честно.
Но это не моя проблема. В самом деле, эти журналисты ведут себя как
школьные задиры, разве нет? Навешивают ярлык на человека, и привет.
— Ваш первый альбом ты описывал как далеко несовершенный.
В какой степени ‘The Bends’ является работой над ошибками?
Том: Ну, мы просто были тогда очень... очень молоды.
Едва ли мы хорошо играли как группа. Ни большого опыта концертов,
ни в студии еще по-настоящему не сидели. Мы только подписали контракт
с крупным лейблом, и сами мандражили от такого поворота событий. Мы
хотим записывать пластинки и пять, и десять лет спустя, будет ли их
кто-либо покупать или нет... Конечно, если их не станут покупать,
мы просто не сможем их записывать.
— Ты критикуешь поп-музыку всех сортов. Твое стремление
избежать наклейки соответствующего поп-ярлычка — как по-твоему, не
поэтому ли люди и музыкальная пресса в этой стране не сразу разглядели
тебя?
Том: Возможно. А может, потому что мы в начале
были таким унылым говном. Я перестал думать на эту тему, когда понял,
что они просто не могут писать иначе. Если отнять у них этот язык,
и жанр, который позволяет так изящно что-нибудь куда-нибудь залепить,
они останавливаются и не могут писать. Возможно, так устроен этот
бизнес, но я все равно не понимаю, почему должно быть именно так,
почему музыка не может быть музыкой, зачем здесь должно быть все остальное
дерьмо.
— Кто-то, с кем мы общались, сказал такую фразу: «Музыка-то
прекрасна, это бизнес такой мерзкий».
Том: Ну, не так уж он и ужасен. Не больше, чем
любой другой, это люди, которые в нем участвуют, отчаянно пытаются
закрыть глаза на тот факт, что им приходится иметь дело с шоубизом.
Какой тут смысл? Наверное, никакого!
— Ты как-то говорил, что вы полные ‘control freaks’
(люди любящие командовать). (психи, помешанные на управлении). Власть
ради власти, или у вас за этим стоят некие идеи?
Том: Ну, тут много чего закручено, как я сейчас
понимаю. Такого, с чем у меня проблемы, выражаясь в терминах медиа
— в самом широком смысле этого слова. Я думаю, мы назвали себя Radiohead
отчасти потому, что видим кучу людей, которые просто получают информацию;
а между тем, что ты получаешь снаружи, и внезапным творческим актом,
в котором все это перерабатывается, солидный зазор. Как человек творческий,
я всегда считал, что одно само собой перетекает в другое. Но этого
не происходит — по причине того, как устроены наши СМИ. Они сейчас
занимают серьезное место в жизни общества и снисходят до людей иногда,
чтобы сказать что нового или какую музыку послушать, но должно-то
быть иначе: людям следует находиться в неведении, насколько это возможно,
и делать свой собственный выбор, а потом его результат должен влиять
на прессу.
Поп-культуру убивает то, что определенные люди,
обладающие деньгами или властью, указывают, что именно нам следует
покупать. Когда вы идете в HMV или Our price, вам сразу начинают навязывать
покупку, вместо какого-то выбора. Десять лет назад вы могли придти
в какой-нибудь музыкальный магазин — только не в HMV или Our price
— и покопаться в пластинках, подойти к прилавку, поинтересоваться:
«А что это за штука?» — и продавец ставил вам трек-другой... вы могли
принимать активное участие в выборе своей музыки. Сегодня все не так,
и, по нашему мнению, это полная жопа.
Последние пару недель моя голова как раз забита
мыслями по этому поводу, и это наверное в связи с нашим собственным
положением в индустрии звукозаписи. С одной стороны, мы просто пишем
музыку, но с другой - мы не пишем музыку потому, что занимаемся тем-то
или вот этим. Э-э-э, Колин поработал с год в Our Price, а Эд, пока
учился в колледже, много занимался раскруткой групп и тому подобным,
а я диджействовал. Но могло быть гораздо лучше.
У нас есть определенная рабочая этика, как ее называет
Эд. Мы вкалываем как заведенные, потому что видим массу примеров,
когда группы этого не делают, и думаем: «Какого черта?» Тебе дается
удивительная возможность поделиться тем, что ты создаешь, а люди обдирают
шкурку (пробегают по верхам), и сваливают; иногда это срабатывает,
но мы полная противоположность такому подходу. Мы в полнейшем нервяке,
как совет исполнительных директоров, который совещается три недели
(и выпил за это время слишком много кофе). Вот с чем мы подходим к
своей работе.
— Солидный ответ, спасибо.
Том: Да, но времени-то сколько отнял!
— В какой степени написание песен является для тебя
терапией?
Том: Ну, есть кое-какие штуки, которые я вкладываю
в песни, потому что это единственное место, куда я могу их запихнуть...
и там есть другие штуки, о которых я потом жалею, настолько это личное,
что второй раз в глаза не глянешь. Так что во многом это как терапия,
но все кругом говорят: «Нет, нет, это чудесно! Прямо все переворачивается!»
— а я говорю: «Да, но это же все про меня!!» Бр-р-р.
— Может, это часть твоей профессии рок-звезды, что
другие люди как бы проживают свою жизнь через твою, как ты считаешь?
Том: Надеюсь, что нет! Скорее, любой творческий
человек занимается чем-то похожим. Со мной всегда так было. У меня
всегда есть что-то такое, что люди могут взять: такой уж я есть. Дело
тут не в профессии. Когда мне было 5 лет, я собирал модельки Лего
[детский конструктор – прим.перев.] и отправлял их на телевидение,
чтобы другие люди их оценили и похвалили. С тех пор этим и занимаюсь,
только в другой форме. Видимо, такая у меня потребность.
Я рассматриваю песни в качестве терапии, поскольку
это всегда меня поддерживало; полагаю, это терапия в том смысле, что
я живу с ними, и всегда жил с идеей творчества и самовыражения. Без
них я точно оказался бы в психушке.
— У тебя бывают странные сны?
Том: Я никогда не запоминаю свои сны. К сожалению.
— Как жаль!
Том: Да, я знаю, но будь я в ладу со снами, вряд
ли я писал бы так, как пишу. Я беру и вставляю в песни обычные вещи,
повседневные события, а не что-то космически важное. Но уж если я
такой какой есть, это не значит, что стоящие за таким выбором эмоции
не так важны, просто я не могу писать о зеленых человечках и пушистых
облаках — это было бы не только нелепо (хотя некоторым явно было бы
достаточно), но еще и, лично для меня, лишено всякого смысла.
— Вот что людям нравится в твоей музыке — она как бы
обращается к слушателю…
Том: Я думаю, мои песни, и слова в них — это все
очень избитые фразы… дело еще в том, как они звучат в песне — в этом
есть что-то цепляющее людей. Да, я всегда беру заурядные штуки, просто
подбираю всякий хлам, услышанные фразочки, мусор из телевизионного
ящика...
— Типа, как поп-артисты используют фотографии...
Том: Типа фотомонтажа? Претенциозно, но да, так
оно и есть.
— Тебе интересны изобразительные виды искусства?
Том: Конечно! У меня и степень имеется. Политехнический
колледж, совместный курс: Английский язык в Эксетерском университете
и изящные искусства — в Политехническом. Мне нравится словосочетание
‘изящные искусства’, оно звучит так нелепо.
— Что заставляет тебя занимать позицию аутсайдера —
потому что ты никогда не вписываешься?
Том: Нет, потому что большинство людей внутри такие
сволочи.
— Все эти возрождения старых коллективов. Это связано
с переоценкой тогдашней ситуации в музыке?
Том: Да, забавно, когда музыканты в группе нашего
возраста и... ну, это постоянное дребезжание на тему «корней»: все
эти 60-е, 70-е, 80-е, сравнения твоей музыки с тем что было, ты сталкиваешься
с этим не переставая. Тебе и сказать нельзя просто: «Наша группа играет
такую-то музыку, то что мы делаем похоже на то и вот это». Нет! она
обязательно должна иметь какое-то отношение к этим эпохам, - типа,
все всегда имеет «корни». С какой стати мы должны быть модами, например?
Почему мы вообще должны кем-то быть? Вудсток вообще прекрасный пример
целого поколения, которому внушили: «В 60-е было золотое время. Вам
бы они понравились. Хотя вы там не были, но почему бы не надеть одежду,
точь-в-точь как ваши родители тогда, и не послушать ту же музыку?»
Это несколько грустно, вам не кажется? Хотя бы чуть-чуть? Я думаю,
что грустно. Но я и сам такой. Сегодня у людей нет денег, они не могут
много потратить. Покупательной способностью обладают те, кому за тридцать,
а это уже за гранью… и оттого в нашей культуре такой вот вывих.
— С вами случаются в турне какие-нибудь забавные случаи?
Как с тем типом из PAVEMENT, который наглотался кислоты, бегал вокруг
участников группы и прыгал с самолета?
Том: Из наших знакомых мало кто сидит на кислоте.
А про случаи… боюсь, наши истории вы найдете скучными. Вообще, в Америке
каждый день — это анекдот.
— Как ты считаешь: ведешь ли ты рок-н-рольный образ
жизни?
Том: Ну да, некоторые люди до сих пор этим живут.
Они пытаются ему соответствовать, одеваясь в одежду предков и глотая
кислоту, и считают что это так классно… Может, это и классно — закидываться
кислотой, но я в упор не вижу, почему я должен в этом участвовать.
— Опять в контексте музыки всплывает одежда — ты находишь
все это излишеством в плане самовыражения?
Том: Хм, не совсем. Но какое тут может быть самовыражение?
Всегда так было, не так ли? Стоит пройтись по местному Бродвею, и
ты замечаешь, как быстро сегодняшняя мода все перерабатывает. Теперь
ты можешь носить что угодно, это действительно здорово, и люди очень
красиво одеваются, никогда так хорошо не выглядели, как сейчас. Клеши,
кстати, нечасто встретишь! Мне вообще нравятся брюки с клешами. (Зачем
я это вам говорю?) В каждой моде есть свои странности, но сегодня
это уже не важно, все в наших руках. И все перерабатывается очень
быстро, падает в какую-то дыру. И по-моему, это здорово..
— Твоя женственная сторона: что ты думаешь, когда слышишь
такой вопрос — украшает ли она твою личность?
Да. Моя мама всегда хотела, чтобы я был девочкой,
хотя сама не признается в этом.
— Хочешь еще что-нибудь сказать, перед тем как сядет
батарея?
Том: Э-э, нет…