<<  p r e s s e


честное интервью Тома
журналу Deadeye Video Magazine, октябрь 1994
// Radiohead World Service zine, 1996

::  русская версия (с) svatty / редакторские ножницы qwerrie
::  английский оригинал

::  смотреть ролик на ютюбе

В начале октября 1994 года, в день когда Рэдиохед отыграли благотворительный концерт в Олд Гэол, в Абингдоне, Саймон Гил взял интервью у Тома. Часть материала пошла в первый выпуск Deadeye Video Magazine, где вырезали лучшие кусочки и перемешали с интервью Джонни. Полная транскрипция этой беседы появилась в 1996 году в RWS — фанзине Пола Прентиса (по этой версии и сделан настоящий перевод).

____________________

— Какой миф о Рэдиохэд ты больше всего хотел бы развеять?

Том: Миф о том, что я озлобленный молодой человек, у которого нет причин быть таковым. Не важно, какими словами это говорится, но у них выходит, что я маленький угрюмый мудак. Стоит прессе показаться рядом, и я натурально становлюсь этим самым угрюмым мудаком, потому что я ее ненавижу — ну и как следствие, миф подкрепляется, все честно. Но это не моя проблема. В самом деле, эти журналисты ведут себя как школьные задиры, разве нет? Навешивают ярлык на человека, и привет.

— Ваш первый альбом ты описывал как далеко несовершенный. В какой степени ‘The Bends’ является работой над ошибками?

Том: Ну, мы просто были тогда очень... очень молоды. Едва ли мы хорошо играли как группа. Ни большого опыта концертов, ни в студии еще по-настоящему не сидели. Мы только подписали контракт с крупным лейблом, и сами мандражили от такого поворота событий. Мы хотим записывать пластинки и пять, и десять лет спустя, будет ли их кто-либо покупать или нет... Конечно, если их не станут покупать, мы просто не сможем их записывать.

— Ты критикуешь поп-музыку всех сортов. Твое стремление избежать наклейки соответствующего поп-ярлычка — как по-твоему, не поэтому ли люди и музыкальная пресса в этой стране не сразу разглядели тебя?

Том: Возможно. А может, потому что мы в начале были таким унылым говном. Я перестал думать на эту тему, когда понял, что они просто не могут писать иначе. Если отнять у них этот язык, и жанр, который позволяет так изящно что-нибудь куда-нибудь залепить, они останавливаются и не могут писать. Возможно, так устроен этот бизнес, но я все равно не понимаю, почему должно быть именно так, почему музыка не может быть музыкой, зачем здесь должно быть все остальное дерьмо.

— Кто-то, с кем мы общались, сказал такую фразу: «Музыка-то прекрасна, это бизнес такой мерзкий».

Том: Ну, не так уж он и ужасен. Не больше, чем любой другой, это люди, которые в нем участвуют, отчаянно пытаются закрыть глаза на тот факт, что им приходится иметь дело с шоубизом. Какой тут смысл? Наверное, никакого!

— Ты как-то говорил, что вы полные ‘control freaks’ (люди любящие командовать). (психи, помешанные на управлении). Власть ради власти, или у вас за этим стоят некие идеи?

Том: Ну, тут много чего закручено, как я сейчас понимаю. Такого, с чем у меня проблемы, выражаясь в терминах медиа — в самом широком смысле этого слова. Я думаю, мы назвали себя Radiohead отчасти потому, что видим кучу людей, которые просто получают информацию; а между тем, что ты получаешь снаружи, и внезапным творческим актом, в котором все это перерабатывается, солидный зазор. Как человек творческий, я всегда считал, что одно само собой перетекает в другое. Но этого не происходит — по причине того, как устроены наши СМИ. Они сейчас занимают серьезное место в жизни общества и снисходят до людей иногда, чтобы сказать что нового или какую музыку послушать, но должно-то быть иначе: людям следует находиться в неведении, насколько это возможно, и делать свой собственный выбор, а потом его результат должен влиять на прессу.

Поп-культуру убивает то, что определенные люди, обладающие деньгами или властью, указывают, что именно нам следует покупать. Когда вы идете в HMV или Our price, вам сразу начинают навязывать покупку, вместо какого-то выбора. Десять лет назад вы могли придти в какой-нибудь музыкальный магазин — только не в HMV или Our price — и покопаться в пластинках, подойти к прилавку, поинтересоваться: «А что это за штука?» — и продавец ставил вам трек-другой... вы могли принимать активное участие в выборе своей музыки. Сегодня все не так, и, по нашему мнению, это полная жопа.

Последние пару недель моя голова как раз забита мыслями по этому поводу, и это наверное в связи с нашим собственным положением в индустрии звукозаписи. С одной стороны, мы просто пишем музыку, но с другой - мы не пишем музыку потому, что занимаемся тем-то или вот этим. Э-э-э, Колин поработал с год в Our Price, а Эд, пока учился в колледже, много занимался раскруткой групп и тому подобным, а я диджействовал. Но могло быть гораздо лучше.

У нас есть определенная рабочая этика, как ее называет Эд. Мы вкалываем как заведенные, потому что видим массу примеров, когда группы этого не делают, и думаем: «Какого черта?» Тебе дается удивительная возможность поделиться тем, что ты создаешь, а люди обдирают шкурку (пробегают по верхам), и сваливают; иногда это срабатывает, но мы полная противоположность такому подходу. Мы в полнейшем нервяке, как совет исполнительных директоров, который совещается три недели (и выпил за это время слишком много кофе). Вот с чем мы подходим к своей работе.

— Солидный ответ, спасибо.

Том: Да, но времени-то сколько отнял!

— В какой степени написание песен является для тебя терапией?

Том: Ну, есть кое-какие штуки, которые я вкладываю в песни, потому что это единственное место, куда я могу их запихнуть... и там есть другие штуки, о которых я потом жалею, настолько это личное, что второй раз в глаза не глянешь. Так что во многом это как терапия, но все кругом говорят: «Нет, нет, это чудесно! Прямо все переворачивается!» — а я говорю: «Да, но это же все про меня!!» Бр-р-р.

— Может, это часть твоей профессии рок-звезды, что другие люди как бы проживают свою жизнь через твою, как ты считаешь?

Том: Надеюсь, что нет! Скорее, любой творческий человек занимается чем-то похожим. Со мной всегда так было. У меня всегда есть что-то такое, что люди могут взять: такой уж я есть. Дело тут не в профессии. Когда мне было 5 лет, я собирал модельки Лего [детский конструктор – прим.перев.] и отправлял их на телевидение, чтобы другие люди их оценили и похвалили. С тех пор этим и занимаюсь, только в другой форме. Видимо, такая у меня потребность.

Я рассматриваю песни в качестве терапии, поскольку это всегда меня поддерживало; полагаю, это терапия в том смысле, что я живу с ними, и всегда жил с идеей творчества и самовыражения. Без них я точно оказался бы в психушке.

— У тебя бывают странные сны?

Том: Я никогда не запоминаю свои сны. К сожалению.

— Как жаль!

Том: Да, я знаю, но будь я в ладу со снами, вряд ли я писал бы так, как пишу. Я беру и вставляю в песни обычные вещи, повседневные события, а не что-то космически важное. Но уж если я такой какой есть, это не значит, что стоящие за таким выбором эмоции не так важны, просто я не могу писать о зеленых человечках и пушистых облаках — это было бы не только нелепо (хотя некоторым явно было бы достаточно), но еще и, лично для меня, лишено всякого смысла.

— Вот что людям нравится в твоей музыке — она как бы обращается к слушателю…

Том: Я думаю, мои песни, и слова в них — это все очень избитые фразы… дело еще в том, как они звучат в песне — в этом есть что-то цепляющее людей. Да, я всегда беру заурядные штуки, просто подбираю всякий хлам, услышанные фразочки, мусор из телевизионного ящика...

— Типа, как поп-артисты используют фотографии...

Том: Типа фотомонтажа? Претенциозно, но да, так оно и есть.

— Тебе интересны изобразительные виды искусства?

Том: Конечно! У меня и степень имеется. Политехнический колледж, совместный курс: Английский язык в Эксетерском университете и изящные искусства — в Политехническом. Мне нравится словосочетание ‘изящные искусства’, оно звучит так нелепо.

— Что заставляет тебя занимать позицию аутсайдера — потому что ты никогда не вписываешься?

Том: Нет, потому что большинство людей внутри такие сволочи.

— Все эти возрождения старых коллективов. Это связано с переоценкой тогдашней ситуации в музыке?

Том: Да, забавно, когда музыканты в группе нашего возраста и... ну, это постоянное дребезжание на тему «корней»: все эти 60-е, 70-е, 80-е, сравнения твоей музыки с тем что было, ты сталкиваешься с этим не переставая. Тебе и сказать нельзя просто: «Наша группа играет такую-то музыку, то что мы делаем похоже на то и вот это». Нет! она обязательно должна иметь какое-то отношение к этим эпохам, - типа, все всегда имеет «корни». С какой стати мы должны быть модами, например? Почему мы вообще должны кем-то быть? Вудсток вообще прекрасный пример целого поколения, которому внушили: «В 60-е было золотое время. Вам бы они понравились. Хотя вы там не были, но почему бы не надеть одежду, точь-в-точь как ваши родители тогда, и не послушать ту же музыку?» Это несколько грустно, вам не кажется? Хотя бы чуть-чуть? Я думаю, что грустно. Но я и сам такой. Сегодня у людей нет денег, они не могут много потратить. Покупательной способностью обладают те, кому за тридцать, а это уже за гранью… и оттого в нашей культуре такой вот вывих.

— С вами случаются в турне какие-нибудь забавные случаи? Как с тем типом из PAVEMENT, который наглотался кислоты, бегал вокруг участников группы и прыгал с самолета?

Том: Из наших знакомых мало кто сидит на кислоте. А про случаи… боюсь, наши истории вы найдете скучными. Вообще, в Америке каждый день — это анекдот.

— Как ты считаешь: ведешь ли ты рок-н-рольный образ жизни?

Том: Ну да, некоторые люди до сих пор этим живут. Они пытаются ему соответствовать, одеваясь в одежду предков и глотая кислоту, и считают что это так классно… Может, это и классно — закидываться кислотой, но я в упор не вижу, почему я должен в этом участвовать.

— Опять в контексте музыки всплывает одежда — ты находишь все это излишеством в плане самовыражения?

Том: Хм, не совсем. Но какое тут может быть самовыражение? Всегда так было, не так ли? Стоит пройтись по местному Бродвею, и ты замечаешь, как быстро сегодняшняя мода все перерабатывает. Теперь ты можешь носить что угодно, это действительно здорово, и люди очень красиво одеваются, никогда так хорошо не выглядели, как сейчас. Клеши, кстати, нечасто встретишь! Мне вообще нравятся брюки с клешами. (Зачем я это вам говорю?) В каждой моде есть свои странности, но сегодня это уже не важно, все в наших руках. И все перерабатывается очень быстро, падает в какую-то дыру. И по-моему, это здорово..

— Твоя женственная сторона: что ты думаешь, когда слышишь такой вопрос — украшает ли она твою личность?

Да. Моя мама всегда хотела, чтобы я был девочкой, хотя сама не признается в этом.

— Хочешь еще что-нибудь сказать, перед тем как сядет батарея?

Том: Э-э, нет…

 



<<<   radiohead.presse     <<<   main