radio.iхтиология | пресса, интервью, статьи

новый рок-мученик на подходе?..
Stud Brothers: New rock martyr in making?
// «Melody Maker», апрель 1995
:: русский перевод © Shhh & Lesley, 2001
:: англ. оригинал

Март, 1995. Radiohead вот-вот выпустят 'the Bends'.
Тома Йорка беспокоят слава и будущее.

Слава убивает, но некоторым почему-то везет. Пуля могла бы попасть в Маккартни, но нет — она выбрала Леннона. Слава могла бы отнять у нас Йоко, но кто знает, может, для этого она была недостаточно знаменита? Содержимым собственного желудка во время финального соло мог захлебнуться и Клэптон, но загадочные миры унес с собой Хендрикс. Керт Кобейн умирает. Фил Коллинз преуспевает. Печально получается — те, кто больше всего заслуживают славы, оказываются неспособными выжить в ее условиях. Бессмертные.

Славе так больше нравится — она назначает жуткую цену за свое снисхождение. Более того, она знает, что и нам так больше нравится. Когда дело доходит до славы, тут и штампы не кажутся банальностью. Наши кумиры — молодые и мертвые. Звезды, сверкающие ярчайшим светом перед тем, как упасть с неба. И черные дыры, которые мы можем заполнять собственными фантазиями о саморазрушении. Есть, конечно, и беззаботные бонвиваны (Кит Мун, Джон Бонэм — удивительно, барабанщики ведь народ непримечательный), эдакие Икары в 'докторах мартенсах'. Эти погибают не из-за чрезмерной чувствительности, а из-за хронического ее отсутствия. В таких случаях говорят, что это рок-н-ролл. Такие звезды могут управлять нашими животными инстинктами, но наши сердца, мысли и тела всегда вместе с теми заблудшими, чьи смерти более сексуальны.
    Думаете, всё это чушь собачья?
    На момент написания этой статьи молодой человек 28 лет от роду отсутствует уже в течение месяца — один из любителей на время теряться из виду. Любопытно, что никто не обратил внимания на те две полосы в Sunday Times. Об исчезновении Ричи Джеймса из MANIC STREET PREACHERS сообщили не новости, а газетный столбец, и даже не в каком-нибудь разделе об искусстве, а в рубрике 'Стиль и путешествия'.
    Как ни ужасно, всё сходится.

Тяжело признавать, и особенно тем, кто знал и любил Ричи, что мы обожаем всех этих мучеников. И если Ричи вернется целым и невредимым, непременно найдутся люди, которые почувствуют легкое разочарование. Те же издатели 'Sunday Times', например.

Ну а если, Господи прости, он не вернется, тогда мы выберем новую мишень. Кандидаты? Эдди Веддер? Беспокойный, но слишком крепкий. Кортни Лав? Тоже беспокойная, местами даже чересчур, но пожалуй, и неуязвимая. Еще кто-нибудь из Мэников? Нет, слава не настолько жестока. Что ж, остается лишь один очевидный претендент. Худосочный, раздражительный, вечно занятый самокопанием — потенциальная жертва в глазах толпы. Очередная звезда, которой заранее предопределено стать новой и погаснуть. Еще одна черная дыра, сворачиващая в себе материю нашей скорби. Он позволит нам уверовать, что наши обывательские трагедии — день, когда бросила подружка, или ночь, когда парень приковылял домой с чужим запахом, — могут стать вселенским горем.

Том Йорк, 26 лет. Небольшого роста, хрупкий, болезненный. Но в отличие от коллег по цеху, Керта и Ричи, красавцем его назвать сложно. Во время концерта он больше всего похож на зарвавшегося юнца-хулигана. Но он сексуален. И самое главное, раним. Даже более чем. Вот он извивается и воет о том, что 'лучше я был бы мертв', и складывается впечатление, будто он пытается сделать себе больно до того, как это осуществит кто-нибудь другой. И тут же вас поражает его нигилизм — то, что принято теперь называть духом времени. На фотографиях Том выглядит обычным для шоу-бизнеса рок-мучеником, — очередной паренек, готовый изрезать себя на кусочки.

«Живи быстро — умри молодым»... уж не о нем ли это? Не успел нигилизм войти в моду, тут как тут некто с изрядной долей картинности в поведении. И хотя нигилизм всегда был в плохих отношениях с христианством (а следовательно, и мученичеством), наш рок-контекст оправдывает это несоответствие. Том Йорк, 26 лет, уже с отметиной саморазрушения [помечен печатью саморазрушения]. Хотя сам он так не считает. И, если честно, мы тоже.

В октябре 1994-го Том рассуждал о смерти Керта, госпитализации Ричи и жестоких самобичеваниях Шинейд 0'Коннор: «Я уверен, что существует дух времени. Должен существовать. Вы сами видели что происходило с Мэниками. И, думаю, за последние два года нам просто не о чем было больше писать кроме как... Вообще, все, через что мы прошли, здорово изменило наше сознание. Звучит, наверно, слишком пафосно, как будто мы набиваем себе цену. Но это совсем не так».

Сегодня он сидит в великолепном баре отеля Randolf, в родном Оксфорде, в окружении тех, кого EMI не прочь бы окрестить титулом 'сливки мировой рок-журналистики'. Том пребывает в состоянии своей привычной задумчивости и до его эмоциональных крайностей, что ни говори, как до Луны пешком.

«Я люблю жизнь, — кивает он. — Действительно люблю. Но в ней столько дерьма, с которым при ходится иметь дело. У меня ecть друзья, знаменитости. Хорошие артисты. Может, даже гениальные. Но они дошли до предела, у них нет больше сил дергаться. И даже нужда не сподвигнет их на творчество. Когда мы начинали, я свято верил: «Победит сильнейший. Все получится». Но теперь я в это не верю. Люди близоруки и бесчувственны. Достаточно взглянуть на сводку новостей, чтобы убедиться. Бесчувственны не только по отношению к знаменитостям. Даже друг к другу».

Но Том не из бесчувственных. Причина, по которой в Оксфорд неожиданно нагрянули музписаки со всей Европы, если не сказать больше, — новый альбом Radiohead 'the Bends'. Спродюссированная Джоном Леки пластинка — продолжение дебютной, 'Раblо Honey', разошедшейся тиражом в 1,5 миллиона копий. Кессонная болезнь (the bends) — это резкие скачки кровяного давления у водолазов, когда они слишком быстро поднимаются на поверхность. Название говорит за себя. [красноречивое]

'Раblо Honey' был среднестатистическим зубастым рок-альбомом. Исходя из последовавшей за ним шумихи и по всем прогнозам, новая пластинка должна вознести Radiohead до звездного уровня U2 (не очень удачное сравнение — на самом деле Radiohead уже круче U2). 'the Bends' не просто лучше 'Раblо Honey'; это самый откровенный альбом года. Пропускаешь через себя каждую строчку. Уникально. Значит, Том Йорк — один из лучших ныне живущих поэтов, а Джонни Гринвуд — один из самых одаренных гитаристов.
«Я люблю жизнь, — повторяет Том. — Честное слово, люблю». Но существует несколько 'но'. Том считает, его 'но' те же самые, что и у остальных. Мы надеемся, Том Йорк, 26 лет, живуч и только внешне напоминает жертву. Он далеко пойдет.

Том познакомился с басистом Колином Гринвудом в Абингтоне, предместьи Оксфорда, в чаcтной закрытой средней школе для мальчиков. Том терпеть не мог это заведение, потому что образованием там н не пахло, — абингтонская юность напоминала скорее долгосрочное заключение. Со скуки Том и Колин повадились доводить общественность на школьных вечеринках. С непонятным беретом на макушке и обтянутым до треска по швам подозрительной одеждой Колин появлялся, как правило, неожиданно. И в паре с тощим Томом, сбивавшим народ с толку весьма фривольным вечерним макияжем и свитером на пять размеров больше нужного. Единственная причина, побуждавшая молодых людей таскаться на вечеринки, заключалась в желании примелькаться и — что не менее важно — подемонстрировать свои музыкальные пристрастия. Тому и Колину порой удавалось на время оккупировать магнитофон и порадовать собственные уши JOY DIVISION или 'Real Life' от MAGAZINE. (Том: «Джон Леки нас продюсирует потому, что 'Real Life' — одна из самых классных когда-либо выпущен ных пластинок. STONE ROSES здесь ни при чем, они отдыхают».) И если бы не внешность, их точно никто бы не заметил. Удивительно, но битыми они оказывались не так часто, как можно предположить. Но зато в старших классах, среди потенциальных желающих использовать Тома и Колина в качестве там-тамов, нашелся некий Фил Селвэй, ныне ударник в Radiohead. Ещё была такая странная штука: они никогда не общались с девчонками. Том говорит, что долгое время попросту избегал их. Точнее, избегал с ними заговаривать.

Колин познакомился с гитаристом Эдом 0'Брайеном, когда в школе ставили 'Суд присяжных' Гилберта и Салливана. А Том, который всю свою сознательную жизнь бредил идеей группы, собрал всех в коллектив. Они играли все подряд — от ска до кантри — обычно одновременно. Репетировали вечерами по пятницам, почему и назвали себя ON A FRIDAY. Младший брат Колина, Джонни (ему в ту пору было 14) играл на скрипке в юношеском оркестре (Thames Vale Youth Orchestra), но все время крутился под ногами — пока ему наконец не разрешили присоединиться к группе. Том признает, что риффы Джонни стали визитной карточкой Radiohead. Потом все разъехались по колледжам. На беду, все колледжи оказались разные, встречаться приходилось на каникулах. Малыш Джонни учился на первом курсе Оксфордского политеха, когда группа подписала свой первый контракт. Кстати, Джонни — единственный в Radiohead, кто регулярно получает брачные и прочие предложения от нимфеток. По собственным заверениям, всегда отвечает благородным отказом.

Затем наступил черед 'Раblо Honey', следом 'Creep'. Их полюбила Америка. Вот он, пресловутый поцелуй славы!

Нигилизм как интеллектуальное занятие (и много меньше как концепция) принёс в народные массы один парень по имени Бакунин — один из тех интеллектуалов, что рождаются в России примерно раз в век, но успевают крепко озадачить человечество.

Нигилизм — это роскошь. Так было всегда, вопреки, а может и по причине того, что истинные нигилисты очень быстро сгорают. Ирония судьбы, но то, что мы принимаем за нигилизм и свойство людей вроде Керта, Ричи или Тома, на самом деле нечто совершенно противоположное. Неумеренный идеализм и избыток чувств от щедрот душевных обречены.

Когда наши сорвиголовы-нигилисты вырабатывают в себе (а именно так это и бывает) вопиющих масштабов пристрастия к наркотикам или выпивке, это происходит не без участия артистического импульса. Но вовсе не потому, что жить надоело. Причина в том, что жизнь уродлива, бессистемна, неприятна, беспощадна. Жизнь убивает. Так что нужно из нее убираться. Керт принимал наркотики явно безо всякой оглядки на DOORS. Ричи, несмотря на лечение, не прекращал выпивать, — просто ему казалось, что под действием алкоголя лучше пишется. Хэмингуэй называл это 'душевным слабительным' (и писал Хэмингуэй соответствующе!). Оба, наверно, ищут (точнее, искали) абсолютной изоляции.

Неудивительно, что во время недавнего мирового турне Том, имевший до этого репутацию самой чистенькой звезды, надебоширил в отеле из-за так называемого душевного переутомления.

«Этот бред, будто после концертов мы пьём чай — это неправда совсем. Единственное, чем можно заниматься в туре — это пить. От скуки и стресса. Так гораздо проще».

'Creep', или как Том называет её подобно суеверному драматическому актеру 'та песня', превратила Radiohead из инди-группы низшей лиги в опасных конкурентов давно коронованных светил. Все просто. Нового хита не последовало. В Штатах, говорит Том, они стали 'группой, которая сделала Creep'. Самого же Тома окрестили 'парень-урод'. «Эй, ты тот самый парень-урод?» — постоянно окликали его портье в отелях, лавочники; да все подряд.

«Это великолепная песня, — замечает Том. — Но у нас есть и другие. Черт, да у нас полно других песен!»

Посмотрим, как это происходит. Тома кидает девушка. Он пишет одну и самых своих искренних песен. Позже, после переиздания 'Creep' в Англии, журналист спрашивает Тома, верит ли он, что девушка его услышала. «Нет, — отвечает тот, — но даже если и услышала, ей было бы наплевать». Подобные рассуждения рождают дополнительный резонанс. Но есть и забавная сторона. Песня-самоанализ сделала из Тома секс-символ. Теперь ему можно не чувствовать себя уродом, потому что в этом бизнесе зрители сами творят себе кумира.

Таков механизм рока. Кобейн связывал это лишь с корпорациями и вездесущими плохими парнями с конскими хвостами и в костюмах от Армани. На самом же деле это связано с мелодиями. Классными аккордами. Надрывом. Лиризмом. Дядьки в костюмах от Армани идут потом и занимаются тем, чем и положено заниматься дядькам в костюмах от Армани.

Смотрите ещё раз. Вы пишете песню. Пытаетесь выразить переполняющие вас чувства — самые горькие, отталкивающие других чувства — как можно более искренне. Тут же вы невольно предаете свои чувства. Вы их драматизируете. В 'Creep' или в 'Fake plastic trees' или в 'High and dry' вы превращаете свою дисгармонию, свою беду в нечто прекрасное и желанное. Добавьте к этому профессиональное оформление альбомов, хитроумное освещение на концертах, великолепные клипы, которые гоняют на всемогущем МТВ — хотя бы это — и вас захватят те самые, 'нужные' эмоции.

Пока вы находитесь под их властью, то, что вдохновляло вас на песню, да и сама песня, неким образом теряют первоначальную ценность, выхолащивают свою суть. Это не просто процесс в индустрии. Это закон золотой середины. Популярность способна облечь самые темные чувства самых прекрасных поэтов в удобоваримую форму. А Джоннины жестокие гитаротерзания могут быть рассмотрены как вандализм и попытка саботажа. Выходит, это неизбежно.

Индейцы племени сиу запрещают себя фотографировать: они боятся, что фотоаппарат заберет их душу. Применительно к индейцам — это суеверие.
В случае с поп-звёздами — святая правда.

Ну и конечно же, существует индустрия. Парни в костюмах от Армани.
«Были мы в Новой Зеландии, — рассказывает Том. — Нас отвезли в одно из самых красивых мест, что я видел в своей жизни, — там снимали 'Пианино'. И я думал: «Хорошо-то как. Никогда не видел более восхитительных декораций». Но внезапно я понял, что мы оказались там только благодаря... Не хочу никого задеть, но все случилось за счёт индустрии. В первую очередь, МТВ. Ну а где МТВ, там и Coca-Cola. Я просто почувствовал себя частью всего этого, и открывающийся взору вид моментально потерял для меня всякое значение».

Если шоу-бизнес может выровнять даже берега Новой Зеландии, подумайте, что он может сделать с человеком. Подумайте, что он может сделать с песнями.

«Я знаю, почему мы здесь, — заявляет Том, — потому что так или иначе, мы всегда писали надрывныe [screaming] поп-песни. Всегда отдавали себе отчет, что мы поп-группа и что какая-то из наших песен пойдет в тираж. Не от того, что мы играем и пишем нечто особенное. Слава — это случайность. Мы не намеревались быть известными, просто так получилось. Теперь мы сыты по горло. Не все это понимают.
Я тут недавно узнал, — объясняет он, — что пока мы издаем 'Fake plastic trees' синглом в Америке, в Capitol сделали ее ремикс. И он далеко не так хорош, как оригинал. Звукозаписывающая компания хочет, чтобы мы выпустили ремикс, потому что, как они говорят, он лучше впишется в американское радио. Но есть черта, которую не стоит переступать. Понимаете, песня очень красивая как она есть. И если уж она не пойдет на радио в оригинале, то, думаю, она там вообще никак не пойдет. Никто не должен ничего с ней делать. Все это здорово меня пугает. Если я и завяжу с этим бизнесом, то именно тогда, когда люди начнут подгонять мои песни под определенные формулы. И пусть говорят, что на радио она не сработает, плевал я на все это. Проблема в том, что народ сейчас больно беспокойный — и ему дико не хочется расставаться с 'группой, которая сделала 'Creep''. И если у этих людей что-то получится, все вообще может выйти из-под контроля. Жутковато. И очень опасно».

Короткое эссе об уродстве,
красоте и отказах.

Философы утверждают, что у людей, сторонящихся красоты, мышление ограниченное и обывательское (ну, по крайней мере, у некоторых). Феминисты считают, что мужчины, избегающие красоты, просто запуганные женоненавистники. Оба предположения не более чем прелестные социальные мифы. Самим парням-то виднее. Они знают, что красота бывает одновременно настоящей и фальшивой, вечной и эфемерной, что красота — самая приятная штука в мире и лучший способ всё потерять. Что это верный курс на ненависть к самому себе. Парням известно, что им нужна та красота, обладать которой они не могут, но наблюдать за ней интересно, чревато, рискованно. Они немало уже знают.

«Я осуждаю красоту, — продолжает Том тему 'Fake plastic trees'. — Когда я говорю 'красота', то не имею в виду мужчин. Я говорю о женщинах. Это немного сужает границы. Если передо мной окажется красивая женщина, я тут же сбегу или спрячусь за углом, пока она не уйдет. И не только потому, что я их боюсь. А некоторые ведь из кожи вон лезут, чтобы порисоваться перед ними. Что дает красоткам повод считать себя жутко умными. Красота — это что-то вроде незаслуженной привилегии и власти. Да, я циник в этом вопросе... Я ни разу не встречал красивую свободную женщину, которая мне бы действительно нравилась, — добавляет Том. — Никогда не удается с ними достаточно сблизиться, чтобы определить, какого ж черта им надо. Думаю, какая-то часть меня все же хотела бы это выяснить, но теперь уже поздно».

Возможно, разузнай Том все вовремя, он бы обнаружил, что красивые чувствуют так же, как и все остальные. А может, открыл бы, что нынче красавчики записывают его в свои ряды. Ага, слава может поступить с вами и так. Уж коли она провернула все это с Филом Коллинзом, почему бы ей не оторваться на Томе? Без проблем. Красота режет Radiohead без ножа. Они являют собой пример как раз того, что Джон Беннан назвал 'синдромом некрасивого мальчика'.

«Это касается не только красивых женщин, — говорит Том. — Я вообще всех женщин боюсь, ещё со школы. Тогда я мог протаскаться месяцев пять, не сказав ни единого слова ни одной девушке моего возраста. Не думаю, что я женоненавистник. Наоборот. Это животный страх».

Конечно, чувствую, — отвечает Том, первый раз за сегодня глядя нам в глаза.— Каждый хоть раз в жизни чувствует себя уродом. А вы?

Да. Но нам повезло — мы провели много времени в женском обществе. Мы не боимся...

Девушка Тома, с которой он встречается со времен колледжа, сначала вообще не выносила его: «Она и вправду думала, что я совсем конченный, — вспоминает он. — Думала, что со мной невозможно говорить, что я вечно в дурном настроении, трудный, противный и вообще идиот. Ну да, в принципе, я таким и был. Но она выбила из меня всю эту дурь».

Я за ней, но все как-то неловко, потому что... я её боялся. Вы ведь всегда немного боитесь того, кто вам нравится, да? Но в моем глупом случае я уперся. И это сработало. Но она все равно думала, что я идиот.

Повлияло ли это на то, что в твоих песнях так много конфликтов между красотой и уродством, красотой и тобой?

Ага, повлияло. Вообще-то у нас в песнях никогда не было какой-то определенной темы, но да, тут вы правы. Но я бы хотел, чтобы меня запомнили не только за это. Не только за то, что я боюсь женщин.

Вы можете сказать, что Тому пора бы вырасти. Ошибаетесь. В шоу-бизнесе и так слишком много взрослых. Почему бы славе не сделать исключение? Быть может, у славы плохой вкус?