ц
2 ::. ОКСФОРДСКИЕ ДНИ
013 [перевод: pacific] 014
Попросите назвать самые престижные учебные заведения планеты — и большинство обязательно вспомнит Оксфорд. Имя старейшего британского университета по сей день считается во всём мире символом академизма и учености. Но Оксфорд — это не только университет: это ещё и полноценный город, и отношения между ними не самые тёплые, что вообще типично для университетских городов. Все пятеро прожили в Оксфорде и его окрестностях большую часть своей жизни (причем в противостоянии город vs. студенчество именно на стороне города), и охотно подтвердят вам этот факт.
«Слишком много людей, слишком мало места,— отозвался Том однажды о своём родном городе.— Ещё обиднее то, что университет занимает 90% земли и простым горожанам туда хода нет». [1] Йорку было не по душе огромное количество студентов, постоянно сменяющих друг друга, в основном — отпрыски из влиятельных семей со всех уголков света: «Они хамят и блюют на улицах прямо в своих парадных мантиях, а подтирать за ними и заправлять постель приходится совсем другим людям. Эти мудаки не могут утереть собственные сопли, а готовятся управлять страной — вот что пугает». [2]
Однако даже преуспев, Radiohead не уехали из Оксфорда (исключая Эда, который переехал в Лондон — прим.ред.). Причины тому разнообразные: семейные узы, привычные удобства, естественная нелюбовь к большим городам с их грязью и толчеей, а может, обыкновенная лень что-то менять; но так или иначе, влияние этого места на музыку группы нельзя недооценивать. Йорк, например, неоднократно утверждал, что Оксфорд накладывает отпечаток на его творчество, хотя неясно, в чем именно это проявляется. Возможно, сам факт того, что они долгое время были сторонними наблюдателями интеллектуального сообщества, находились рядом, но не стали его частью, сформировал особенность их искусства: интеллектуальное, но не элитарное, чувствительное, но настороженное, эмоциональное, но не настолько восторженное, чтобы избежать изрядной доли скепсиса.
014 [перевод: pacific] 015
«Им здесь однозначно нравится,— говорит Дейв Ньютон, бывший менеджер другой Оксфордской команды Ride и нынешний директор местного инди-лейбла Shifty Disco.— Хотя сейчас, когда они стали популярны, они переехали поближе к центру. Их и теперь иногда можно встретить в местных клубах или музыкальных магазинах. К ним никто не пристаёт, ну разве что кто-нибудь из туристов, и они это ценят. Здорово, что они здесь остались. Особенно для молодых местных групп. Ты знаешь, что тот парень, который вчера в магазине выбирал себе кочан капусты покрупнее, завтра может оказаться на обложке NME. У них перед глазами отличный пример, как правильно себя вести».
И сегодня могут следовать этому примеру могут гораздо больше местных групп. Десять лет назад, когда Radiohead только начинали, музыкальная жизнь в городе еле шевелилась: пара-тройка клубов да две дюжины групп. Сегодня их около двухсот. Откуда такой стремительный рост? Часть ответа — в географическом расположении: от Лондона Оксфорд отделяет час езды поездом, до музыкальной метрополии рукой подать, что удобно, и в то же время достаточно далеко, чтобы уклониться от диктата законов музыкальной индустрии. Другая причина заключается в удивительной сплочённости оксфордских групп, которые открыто поддерживают друг друга — прямая противоположность музыкальной тусовке других британских городов, скажем, того же Манчестера.
Перед глазами у нас пример оксфордских групп, которые сделали себе имя за последние 10 лет, и вот это, пожалуй, самая важная причина. Список внушительный: Ride, Swervedriver, the Candyskins, Supergrass, трио Unbelievable Truth, возглавляемое младшим братом Тома — Энди Йорком, и конечно же, сами Radiohead. «Их успех создал волновой эффект,— говорит Дэн Гриффинс, декан музыкального факультета оксфордского Университета Брукс.— Людям не просто нравится их музыка, они отлично помнят, откуда эта команда. Они — наша гордость и пример нашим начинающим музыкантам для подражания».
То, что Radiohead оказали влияние на родной город — признанный факт, но сами они не спешат в этом признаваться. Оно и неудивительно: будучи замкнутыми и сдержанными, они никогда не любили привлекать к себе лишнего внимания, даже совершая благие дела. И пока значимость Оксфорда на современной музыкальной карте мира продолжает расти, Radiohead, сделавшие для этого больше чем кто-либо другой, остаются теми, кем они всегда и были: заинтересованными наблюдателями.
«Оксфорд,— говорит Том Йорк,— это такое место... ты планируешь что-то, начинаешь, но никогда не завершаешь намеченного, только ходишь и ходишь кругами. Я мог бы целыми днями бродить по Оксфорду, наблюдать за людьми и быть совершенно счастливым. У меня есть излюбленные уголки, где хорошо присесть и наблюдать. Я и сейчас так делаю». [3]
015 [перевод: qwerrie] 016
О своем детстве парни трепаться не любят (разве что к слову иногда придется). Под нажимом репортеров, обычно повторяют что-нибудь вроде сказанного Томом в 97-м году: «Да нормальное было детство, обычное. Никто меня маленького не пинал. Извините, если разочаровал». [4] Ясное дело, группа не желает кидать прессе на съедение свое прайваси и избегает самой темы, дабы не пускаться в подробный анализ того что было. Мы росли обычными детишками в ничем не примечательных семьях, и какими именно детьми мы были и говорить незачем... если вас интересует музыка, которую мы делаем сейчас. Все честно. Но уж один из них имел не такое детство, как у всех; можно даже назвать его болезненным, и оно определенно повлияло на последующие события.
Томас Эдвард Йорк родился 7 октября 1968 года в городе Веллингборо, Нортгемптоншир, с полупарализованным левым глазом. Прогноз на будущее улучшений не обещал. Доктора рекомендовали хирургическое вмешательство, которое вылилось в пять операций, растянувшихся до шестого дня рождения Тома. «Первую из них,— вспоминал он,— делали когдя я только учился говорить, и я кажется спросил родителей, 'что это у меня такое?' Я проснулся с этой блямбой на глазу, и по их словам, немедленно скорчился и заревел». [5] В конце концов состояние глаза улучшилось (веко стало открываться, хотя мышцы слева до сих пор работают хуже, чем справа) и Том стал смотреть на мир двумя глазами — но физические и, гораздо более важно, эмоциональные мучения, перенесенные Томом, оставили долгоиграющий след.
Отец Тома, Грехем, был клерком по продаже химического оборудования. Вскоре после его рождения он получил новое место работы и семья переехала на север, в Шотландию, где они жили, пока Тому не исполнилось семь лет. Дом располагался на берегу, неподалеку от оставшихся укреплений Второй Мировой (в одном интервью Том упомянул, что в детских воспоминаниях осталась колючая проволока). После одной из операций Тому пришлось целый год носить повязку. «В конце они облажались,— вспоминает он,— я чуть не ослеп наполовину. Я мог различать предметы и не налететь на стул, как-то так. Они выпроводили меня с этой сраной повязкой на лице, успокаивая что так и надо, что глаз пока не будет слушаться и ему нужен покой... хрень, конечно, они просто повредили его». [6]
016 [перевод: qwerrie] 017
Повязка, а также понятная рефлексия на ее счет, как утверждает молва, сильно выделяли Тома среди одноклассников в его первой школе. Положение не улучшил новый переезд в 1976 году, когда семья вслед за работой вернулась в Англию. Не прошло и полугода, как последовал новый переезд. Для мальчика это означало новую школу и новый класс: заводить друзей и заявлять себя пришлось с чистого листа. (Отъезд из Шотландии кроме того означал и прощание с первой влюбленностью, 7-летней девочкой по имени Кэти Гансон, на которой он обещал жениться. Больше они не увиделись). Конечно, его дразнили и доводили до слез, и временами было паршивее некуда. И вскоре Том научился уходить в себя и творческие поиски.
«Моя мама говорила, что я был очень тихим и счастливым ребенком,— рассказывал Том журналу Q в 97-м году.— Я был постоянно чем-то занят. Делал что-то руками. Строил из конструктора Лего, ухаживал за велосипедом, выдумывал и рисовал машины. У меня была чудесная книжка про мосты, и я мечтал строить мосты. Никогда не скучал в детстве. Моя мама очень изобретательна; наверное, я унаследовал это как раз от неё, а гиперактивность — от папы». Может и унаследовал, но целеустремленности ему явно не хватало: «С самого рождения меня наполняло чувство одиночества. Не знаю, может, все люди чувствуют то же самое — я не собираюсь подбегать к каждого встречному с вопросом, кто из нас более одинок. Так и под замок угодить недолго». [8] Хотя можно спорить, в какой мере эмоциональные последствия детства оказали воздействие на направление песен Radiohead, стоит отметить, что конкретно в песнях про это ничего нет. «Хотелось бы мне петь больше о том, что чувствуешь по мере взросления,— сказал он однажды,— но у меня ничего путного не вышло. А жаль, хороший способ утилизировать весь этот опыт». [9]
К 1978 году семейство Йорков наконец осело в Оксфордшире. С сентября 78 по июль 1980 года Том посещал начальную школу Standlake Church of England в Witney (на пару миль к западу от Оксфорда). Там же будет учиться его младший брат Энди — тоже творческая натура. Не вызывает удивления и факт, что мама Тома, Барбара, занялась там преподаванием (что делает и по сей день). В новой школе дразнить Тома не перестали, но каждодневная борьба, вместо того чтобы огрубить его шкуру, наоборот, обострила душевную организацию. Том все время ввязывался в драки, которые проигрывал и оказывался бит. («Мне чрезвычайно доставляла сама _идея_ борьбы»,— заявит он однажды). [10] Он привык быть настороже, заранее не ожидая от других ничего хорошего — иногда в той мере, которую описывает слово «нарываться» — и никогда не признавать поражение, первые признаки упрямства и маниакальной недоверчивости к другим, которые с годами лишь усилятся.
017 [перевод: qwerrie] 018
«В этом я похож на отца,— объясняет он.— Мое лицо вызывает у людей желание помахать кулаками. Другими словами, я легко ввязываюсь в драку». Отец Тома, бравший призы на соревнованиях по боксу в колледже, дал сыну несколько уроков этого английского искусства — разумеется, для лучшей самообороны. Но без особенного успеха. «Боксерские перчатки были одним из его первых подарков мне,— рассказал Том Rolling Stone.— И он стал меня учить, но оказалось, это не мое. От всякого удара я валился с ног, что как-то не способствовало». [11]
Тогда был найден другой интерес, обещавший мальчику утешение, а заодно и выход для творческой энергии: на восьмой день рождения он получил недорогую испанскую гитару. Незадолго до того он познакомился с рок-музыкой в лице Queen, и родители мудро решили, что освоение гитары — отличный способ переключить внимание ребенка. (Вообще, это была попытка номер два: первая гитара появилась в доме за четыре года до того, и имела стальные струны, которые ранили пальцы. В тот раз освоение гитары закончилось довольно быстро тем, что Том разбил ее о стенку).
Английской сценой на тот момент рулили панки, но по-настоящему зацепили Тома не их простенькие воющие аккорды, а витиеватая, артистичная, утонченная стилистика Queen. Знакомство началось с пластинки A Night At The Opera (1975), услышанной в гостях у знакомого. Он конкретно идолизировал совершенное сочетание игры, пафоса и манерного юмора, каковым являлся гитарист Queen Брайен Мэй. «Я хотел быть как он,— вспоминал Том,— и ни на что другое больше не смотрел. Гитара заменила мне Лего». [12] Безусловно разбавленное за последующие годы другой музыкой, то раннее влияние все равно можно услышать в таких работах Radiohead, как амбициозные 'the bends' и 'paranoid android'.
Легенда гласит, что Том с ранних дней готовился к карьере рок-звезды, представляя себе конечный продукт как раз навроде Брайена Мэя, о чем и сообщал родителям. Папаша наверняка делился с друзьями, и слова Тома вероятно вызвали не одну улыбку. Единственной песней, которую мальчик мог сыграть, была 'kumbaya'.
018 [перевод: qwerrie] 019
Том не терял времени зря и уже в 10 лет собрал свою первую группу (или скорее экспериментальный дуэт: к Тому на гитаре присоединился другой ученик, чьим основным занятием было включать и выключать телевизоры, пока те не сгорали). В 11 лет он написал первую песню под названием 'mushroom cloud' (про атомную бомбу, между прочим). Песня была «скорее про внешний вид этого гриба, чем про его ужасную сущность», отмечал впоследствие автор [13]; в любом случае — знак странного и болезненного взгляда на мир, знакомого нам по песням Radiohead, приобретенного уже в те ранние годы.
В начале 1980-х Том был зачислен в Абингдонскую публичную школу для мальчиков (т. е. обучение было раздельное — девочек в классах не было). Как видно из названия, школа располагалась в небольшом (население всего 32 тысячи человек) городке Абингдоне, расположенном в паре миль от Оксфорда. Первые упоминания о ней датированы 1256 годом, что делает ее одной из старейших публичных школ в Англии. В 1870 году школа заняла чудесный участок в 37 акров на Парк-Роуд, в самом центре старой части города, каковой и занимает по сей день. Том присоединился к коллективу из 750 учеников в возрасте от 11 до 19, одна пятая часть которых находились на полном или недельном пансионе (т. е. жили в школьном общежитии). Расписание ориентировалось на суровые американские стандарты: шесть дней в неделю с 8:35 до 5:00, с укороченным днем в субботу... и школа гордилась достигаемым результатом: почти каждый ученик школы поступал в университет, причем 15-25 отвоевывали престижные места в Оксфорде или Кембридже (вообще говоря, подобное развитие карьеры происходит в Великобритании далеко не так автоматически, как в Штатах).
На новом месте положение Тома не облегчилось: дразнить его не перестали ни за внешность, ни за глаза. Один особенно озабоченный товарищ прилепил к нему новую кличку, 'salamander'. Неизбежно последовавшая драка не помешала кличке распространиться. «Мне она не нравилась. Впрочем,— снисходительно добавляет Том,— школа была та еще, клички были у каждого, и 'salamander' еще не самая страшная». [14]
Неприязнь к школе отягощают и личные счеты Тома с ее директором, г-ном Майклом Сент-Джоном Паркером по кличке «Клювик» (полученной за размер носа). В прошлом историк, Паркер известен как соавтор роскошной монографии The Martlet And The Griffen: An Illustrated History of Abingdon School (London, 1997). Впрочем, большинство учеников помнят не его уроки истории, а своеобразную манеру одеваться. Один из выпускников школы, Рик Кларк, в интервью Дж. Хейлу для книги Radiohead: From A Great Height вспоминает, что директор «вечно шнырял по территории, вырядившись в мантию XIX века, якобы профессорскую — но выглядел как Дракула в чистом виде». [15]
019 [перевод: qwerrie] 020
Дважды в неделю учащихся отправляли в школьную церковь служить Паркеру аудиторией — мероприятие строго обязательное для всех, так же как и школьная форма одежды («знакомство мальчиков с нашим христианским наследием» было принципиальной частью школьного устава). Проповедей лишал всякого смысла тот факт, что директор не был возведен в сан; в глазах Тома и других мальчиков он просто изображал ряженого. «Я вырос, питая к этому гаду одно чувство — ненависть. Не будет преувеличением назвать его помешанным на власти злобным психом, мелочным человечком со смешными баками, который всегда зачесывал волосы на темя, пряча свою лысину». [16]
Это глубоко запрятанное отвращение оказалось столь долгоиграющим, что нашло выход в текстах нескольких песен, наиболее очевидный пример — 'bishop's robes', изданная как би-сайд в 1996 году. Ее текст довольно прямолинеен и немного оставляет воображению: Йорк обзывает директора сволочью, поминает пресловутую мантию (про баки и лысину, впрочем, ни слова) и признается, что образ директора не перестает его пугать. Ну и пускает шпильку в адрес британской системы образования («Учат детей убивать / рвать себя на части / на детских площадках»), где какой-то директор заведения сразу делается и царь, и бог. Если у кого-то остались сомнения насчет смысла песни, то на концерте в Стокгольме в 95-м году Том представлял ее следующими словами: «Песня про нашего школьного директора... Ему взбрело в голову, что Господь с ним здоровается — и только потому, что его назначили директором. Был он дураком и фашистом, и эта песня о нем». [17]
Понятно, что большой любви Том к своей альма матер не питал, но причины неясны, во всяком случае, что касается первых лет в школе. Академическая успеваемость была не блестящей, но достойной, а чрезмерной борьбой за дисциплину абингдонские учителя не увлекались. Возможно, уже в те годы у Тома образовалось критическое отношение к облеченным властью фигурам — образцовым поведением не мог похвастаться ни один. Каждое происшествие переживалось им как «продолжение одной черной полосы... мои предки себя растравливали, убеждая себя, что меня непременно исключат. Ну, бывает, картинка в голове слегка перекосилась». [18]
У нас есть свидетельство учителя географии и физкультуры в Абингдоне Джеффа Драммонд-Хея. В 97 году газетка Mail On Sunday расспросила его, что он помнит про учебу будущих участников Radiohead, и Драммонд-Хей нарисовал все в розовом свете. «Они всегда прилежно вкалывали, не поднимая головы от парты, и вообще были на виду в своем классе. Первыми хулиганами там были другие парни». [19] В самом деле, протест Тома против консервативных школьных порядков всегда оказывался куда конструктивней, чем у многих его одноклассников. Одни, например, прославились тем, что угнали городской автобус, другие чуть не взорвали самодельную бомбу в пришкольном парке. Для ее изготовления, вспоминает Джонни, «парни целый семестр таскали химикалии с уроков химии, пока не набралась полная бутылка, которую они подвесили к статуе. Крайне странная история для такого сонного оксфордширского городка, с трудом верится, что это про нас». [20]
020 [перевод: qwerrie] 021
Тем не менее, плюсы от школы были налицо: где еще он встретил бы тех парней, с которыми покорит вершины рок-н-ролла? Первым к будущей группе присоединился Колин Чарльз Гринвуд. Колин младше Тома — он родился 26 июня 1969 года,— и он урожденный оксфордец. В школе Колина дразнили за необычную форму головы и веснушки. Как и Том, он переживал из-за своей внешности и также как и Том, с детства начал уходить в музыку — с семи лет, после смерти отца (майора артиллерийских войск Ее Величества). Бренда, его мать, сама не играла, но была неравнодушна к классике и эстраде, и увлечение сына поощряла. В девять лет Колин начал брать уроки гитары. К тому времени стало ясно, что его больше интересует игра на басу. Такому интересу поспособствовали пост-панк пластинки, найденные в коллекции старшей сестры Сьюзан. Колину нравился слегка напористый, простой но мелодичный стиль басистов Барри Адамсона (Magazine) и Питера Хука (Joy Division). К тому же он сравнительно легко копировался, что было немаловажно. (На формирование юного Колина также оказали значительное влияние работы более сложных басистов, таких как великий Джеймс Джемерсон с лейбла Motown и Дональд Данн из STAX).
Еще парней объединяла любовь к необычной одежде. Том как-то обмолвился, что пригласил Колина в группу, «потому что мы всю дорогу встречали друг друга на одних вечеринках. Он в берете и взятом у сестры комбинезоне в обтяжку, или еще более странном наряде, и я такой в блузе с рюшами и потертом вельветовом жилете... мы обожали крутить на реверсе записи Joy Division». [21] Не забудем: на дворе начало 80-х, новая романтика в полный рост, и стильный прикид тогда значил всё. Музыку Joy Division большинство тех, кто причислял себя к новым романтикам, находили чересчур лихой и депрессивной, но этих оксфордских парней никто бы не принял за пуристов — они смешивали все со всем, следуя своим предпочтениям и ничуть не смущаясь рамками жанров.
Свою первую группу парочка абингдонских оппортунистов замутила лет в 14 — это была школьная панк-команда TNT. Том взял на себя вокал: по его словам, никто другой петь не соглашался. [22] В распоряжении парней был дешевый микрофон без стойки, который Том привязывал к швабре: «При взгляде на конструкцию все начинали ржать... в таких условиях я и начал петь». [23] Очевидно, что, band made a horrible racket, ради чего все разумеется и затевалось. Притом что TNT была отличным стартом, к 1984 году Том и Колин стали ей тяготиться. Пришло время разведать новые музыкальные горизонты.
021 [перевод: qwerrie] 022
К новому предприятию вскоре присоединился другой коренной оксфордец по имени Эдвард Джон О'Брайен. Эд родился 15 апреля 1968 г. в семье Джона О'Брайена, местного остеопата. После развода родителей в конце 70-х остался жить с матерью, Евой, но сохранил отношения и с отцом. Первый интерес к поп-музыке возник в 77-м году (ориентир — смерть Элвиса Пресли), однако приоритетом оставался спорт: крикет, футбол и хоккей с мячом. Эд оказался самым атлетически сложенным из всех будущих радиоголов — в силу чего школьный ежегодник The Abingdonian упоминал о нем гораздо чаще. [24]
Важное место в расписании Эда занимал театр, благодаря частому участию в школьных постановках он и познакомился с Йорком и братьями Гринвудами, которые учились годом младше. Колин вместе с Эдом были заняты в пьесе Trial by Jury, а Том был замечен на осовремененной постановке 'Cна в летнюю ночь', где заведовал музыкальным сопровождением. Много лет спустя Эд припомнил детали первой встречи: «Была напряженная репетиция, все в костюмах, Том и другой парень импровизировали какой-то свободный джаз. Тут директор все останавливает и на всех орет, типа что это за фигня?!, а Том кричит ему обратно: «А я знаю, какого хрена мы тут должны играть!» — и это на учителя». [25]
* Эд уже неплохо возвышался над сотоварищами (а впоследствии вырастет до более чем внушительных шести футов). По словам Тома, Эда взяли в команду «потому что я решил, что он клевый, и выглядит как Моррисси [вокалист The Smiths]». [26] Ясное дело, Эд был польщен: как-никак The Smiths была одной из любимых групп, и стиль игры Джонни Марра неизменно упоминается в числе его главных влияний («Я понял, что передирал его просто годами»). Дружба завязалась моментально. Конечно, Эда приняли в компанию не за гитарные навыки — на тот момент они были микроскопическими. «Первое время в группе я мог разве что взять гитару в руки, взять аккорд — уже не очень». Но иногда имидж гораздо важнее.
* 'Другой парень' — одаренный клавишник Donald Gawthorne. Выпускник той же школы Дж.Листер-Чиз утверждает, что Готорн имел на Тома какое-то музыкальное влияние, и что некоторое время оба музыканта играли вместе. Постановка Сна в летнюю ночь, за музыку к которой они отвечали, была исполнена в школьном зале 15 и 16 ноября 1984 года. Вот что сообщает по этому поводу The Abingdonian: музыка Йорка и Готорна «в большей мере кажется делом импровизации, задающим темп и общую атмосферу постановки... Это большое сожаление для всех занятых в постановке, что столь немногие пришли посмотреть на результат их труда». [The Abingdonian, Vol. 18, No. 3, July 1985, p. 26]
022 [перевод: qwerrie] 023
Хотя нельзя сказать, что будущим радиоголовам не хватало музыкального образования. Каждый подвергся обучению как минимум на одном инструменте. Том брал уроки гитары и вокала, но — хотя и был пытливым студентом — интерес к чтению и записи нотной грамоты пришел к нему гораздо позднее: «Учитель пения давал мне задания, а я возвращался обратно и говорил — 'покажите, как это надо петь, я не могу разобраться'. Никогда мне эта грамота не давалась». [27] Колин брал уроки классической гитары. Эд несколько лет учился играть на трубе (но будучи в школьном оркестре, выбрал тромбон). Сам он объясняет смену курса тем, что «в оркестре не хватало тромбонистов, а руководитель оркестра посчитал, что для трубы мои губы великоваты».
В школьном музыкальном кабинете ребята провели немало часов, и это одна из немногих причин, почему впоследствии Том вспоминал это как «самое лучшее время — в эти тесные комнатушки со звуконепроницаемыми кабинками никто кроме нас не заходил». [28] Музыка считалась важной составляющей школьного распорядка, при этом все это было достаточно далеко от привычных поп-жанров. Каждый второй ученик выбирал инструмент, получал к нему руководство, и записывался в один из трех школьных оркестров (вдобавок к трем основным, там имелась еще и парочка духовых). Кроме того, школа могла похвастаться превосходным концертным залом постройки 1980 года. Музыкальные классы, вспоминает Колин, были тем местом, «куда мы убегали прятаться от нудной обязаловки, расписания и школьной формы». [29]
023 [перевод: qwerrie] 024
Незадолго до того как это вошло в привычку, Йорк, Гринвуд и О'Брайен сформировали более-менее постоянный костяк группы, к которому в разное время примыкали и другие участники. Одно время в состав входили три саксофониста (двое из них были сестрами из соседней школы для девочек St. Helen and St. Katherine); духовая секция входила в состав группы на регулярной основе до конца 80-х. Коллектив с легкостью менял названия: Shindig, Dearest, Gravitate,— вот те, которые продержались достаточно долго, чтобы остаться в памяти. Ударник, однако, оставался проблемой. Первоначально эти обязанности возложили на драм-машину Boss Dr. Rhythm. Увы, на одном из ранних выступлений группы (на дне рождения одного из одноклассников) машинка навернулась в середине первой же песни. После доброй порции проклятий (особенно старался Том) было решено найти живого ударника сейчас же. [*] Перебирая возможные кандидатуры, вспомнили парня из старшего класса, с которым никто конкретно знаком не был; на следующий же день Эд был отправлен в местный паб с задачей найти и привести того парня. Тот парень играл в группе Jungle Telegraph, и звали его Филип Джеймс Селвэй.
* Другой классный момент с той же вечеринки, с сожалением вспоминает группа, случился уже после выступления. Какой-то парень подошел к Колину и похвалил его игру на басу — комплимент, конечно, был весьма приятен начинающему музыканту. Пикантная деталь выяснилась позже: хваливший его парень был лишен музыкального слуха.
Не считая Тома, Филип Селвэй — единственный участник Radiohead, кто не является коренным оксфордцем. Фил родился в городке Hemingford Gray, графство Кембриджшир, 23 мая 1967 года; он в группе также и самый старший. Барабаны были его давним увлечением. «Свой первый барабан я нашел в три утра на мое третье Рождество,— вспоминал он позже,— и родителям никогда не приходилось меня уговаривать играть». [30] В дальнейшем Фил не изменил своему выбору — не считая лёгкого флирта с тубой. За время в Абингдоне он изучал сначала классические ударные, а потом переключился на тимпаны. (Колин сразу замечает, «если нам захочется свернуть на дорожку прог-рока, то парень с тимпанами у нас уже есть!» — на что Фил отшучивается: «Я как раз собирался переквалифицироваться на гонг»). Некоторые из его приятелей поколачивали Тома в прошлом, но на это закрыли глаза, когда оценили его способности как ударника. Легенда гласит, что при первой встрече Тома произнес буквально пару слов, что-то вроде «блин, а ты не мог бы играть побыстрей?» [31] Ответ, очевидно, был утвердительный; многие годы спустя Фил все еще помнит эти слова и с ухмылкой добавляет: «Я быстро научился». [32]
024
Впоследствии остальные сыграют с ним шутку, наградив самого вежливого и воспитанного участника группы кличкой 'бешеный пес' и предостерегая новых знакомых группы остерегаться его крутого нрава. «Если взять какого-нибудь типичного ударника, то Фил это его полная противоположность,— однажды выразился Эд.— Он наш интеллектуал, всегда погружен в свои мысли... конечно он не из тех, кто швыряет в окна телевизоры. Да никто из нас не швыряет. Просто наша старая шутка». [33] Итак, группа наконец оперилась и выбрала себе название: On A Friday. Никакой игры со смыслами в нем не было, просто это был день, когда группа чаще всего репетировала — и на какое то время оно всех устроило. Группа играла в основном песни, написанные Томом, а музыка была смесью влияний: уже упомянутые Joy Division, Magazine, the Smiths, и кроме них также the Fall, Elvis Costello, Joe Jackson, U2, R.E.M., Japan (кстати, именно пример ее вокалиста Дэвида Сильвиана вдохновил Тома осветлить свои волосы), и куча других. 'Шизофреничные' — такое определение чаще всего используют участники группы, когда заходит речь о песнях тех лет, с названиями вроде 'хрупкий друг', 'запри двери' и 'девушка в фиолетовой одежде'. Характерное звучание, впрочем, начинало вырисовываться — но потребовалась еще одна перетряска состава, прежде чем все кусочки картинки заняли свое место.
Младший брат Колина, Джонатан Ричард Гордон Гринвуд (родился 5 ноября 1971 года, также в Оксфорде), проводил на репетициях On A Friday все больше и больше времени. Поначалу Колин сам приглашал его на репетиции, но потом утверждал, что это был способ не оставлять младшего без пригляда: «13 лет — сложный возраст, сами понимаете». Притом что Джонни, как общеизвестно, человек по натуре тихий и застенчивый (Эд даже пошутил, что за весь год никто в группе не услышал от него ни слова) — его желание поучаствовать в делах группы вскоре стало очевидно. Ни юный возраст, ни семейный блат не говорили в его пользу, но вот очевидный талант мультиинструменталиста оказался веским аргументом.
Джонни с первых дней демонстрировал музыкальную продвинутость; в каком-то из интервью он даже заявлял, что дедушка научил его исполнять мелодии на банджо в 3-летнем возрасте! Колин и Джонни занимали одну комнату, и Колин вспоминает, что когда сам он начал играть на гитаре, примерно тогда же Джонни раздобыл пишущий магнитофон. «Думаю, ему было лет семь,— говорит старший Гринвуд (а Джонни помнит, что пять),— и он научился обращаться с ним быстрее, чем я с гитарой. После чего взялся и за мою гитару». [34] (Колин нашел способ отомстить своему младшему — подменил местами цветные карандаши в его наборе, что позднее дало Джонни (страдающему, как известно, цветовой слепотой) повод обвинять брата что тот помешал его развитию. Шутка). К этому времени Джонни уже был знаком с поп-музыкой — его первой пластинкой, в шесть лет, стал розовый винил 'cool for cats' Squeeze. Впоследствии его приоритетами стали винтажный джаз и современная классика.
Освоив гитару, Джонни быстро разделался с пианино и рядом других инструментов, при этом сидя еще на одном стуле — со скрипкой в юношеском оркестре Thames Valley. Вне сомнений, он был самый разносторонний, восприимчивый, и музыкально грамотный участник группы. Не считая того, что он пока не был участником группы. Два гитариста у группы уже были, третий не требовался. Как быть? Парни тянули резину целый год, в течение которого Джонни часто появлялся на репетициях с небольшим портативным синтезатором, ожидая момента оказаться полезным. А когда ему разрешали присоединиться, он — втайне от группы — играл с выведенной в ноль громкостью. «Предыдущий клавишник [вероятно, Donald Gawthorne — приятель Тома и соучастник по озвучке 'Сна в летнюю ночь'] предпочитал громкую игру, в духе Genesis,— говорит Джонни.— Вот я и подумал: чтобы остаться в группе, следует быть потише. Я садился за синтезатор, играл правильные аккорды, но убирал громкость, и никто не мог услышать ни одной ноты... Самое смешное, все повторяли: отличные клавиши! слышно их слабо, но если их убрать, сразу замечаешь, как их не хватает». Минималистическая трактика сработала! Со скрипом, Джонни получил в группе должность игрока на губной гармошке. [35]
В этом (почти уже окончательном) составе On A Friday начала давать концерты по городу — на вечеринках и тому подобных мероприятиях. Маме с папой Том всегда говорил, что «остается на ночь у друга» — стремался, что предки не одобрят. Колин не без юмора вспоминал один из этих ранних концертов: «Мы оделись во все черное и играли чудовищно громко, уверенные что по-настоящему круты». [36]
Группа всегда утверждала, что на тот момент они играли исключительно для себя и ни для кого еще. «Нам и в голову не приходила мысль, что вот хорошо бы сыграть в Лондоне, чтобы нас сразу заметили,— говорил Колин.— Музыка ни разу не была способом достичь признания или славы». [37] И пусть аудитория состояла преимущественно из приятелей-школьников, они честно заявляли, что одобрение сверстников отнюдь не то, о чем группа только и думает. Хотя некоторые одноклассники ценили их усилия весьма высоко. Рик Кларк и Саймон Креншоу, товарищи по Абингдонской школе, в беседе с Дж.Хейлом вспоминали, что музыкальные умения Тома создали ему репутацию среди студентов и он был заметной фигурой в кампусе.
Джеймс Листер-Чиз, пришедший в Абингдонскую школу одновременно с Томом и Колином, рассказал мне то же самое. Их с Томом имена навсегда связаны на страницах The Abingdonian благодаря совместному интервью с директором, которое они провели в 1986 году, на занимательную тему исправления учебников математики. Сегодня консультант по инвестициям с офисом в Лондоне, он признается, что старые товарищи по Абингдону поддерживают связь друг с другом все эти годы, все — ярые фэны Radiohead и с гордостью следят за карьерой группы. «Том Йорк всегда был заметной фигурой на школьной музыкальной сцене,— сообщает он,— и не важно, насколько это было за рамками мейнстрима, все видели его одаренность. Хотя будет честно заметить, что большинство радиоголов не вписали свои имена в общешкольную историю, не было ощущения, что их таланты есть куда примененить. Думаю, все выпускники Абингдона запомнили это именно так: какими бы ни были их сильные стороны, им найдется место в школьной работе».
Ученикам с художественной жилкой школа, несмотря на ее консерватизм, предлагала кучу возможностней для самовыражения, и талант будущих музыкантов, похоже, находил должное признание, во всяком случае насколько это было возможно. Стороннему наблюдателю может показаться странным, что в большинстве интервью не найти доброго слова о школьных днях, или наоборот оценки самого пренебрежительного рода; тому есть простое объяснение: всеми любимый директор Паркер не переносил рок-группы, отсюда и отчетливая недостача теплых воспоминаний. После инцидента с другой школьной группой, игравшей чересчур шумно и неблагозвучно, Паркер личным распоряжением запретил исполнение в стенах школы любой электрической музыки. On A Friday в одночастье осталась без репетиционной точки.
Если раньше Тому не было до Паркера дела, то эта подстава безусловно разожгла его негодование: «Когда он запретил музыку, вот когда я по-настоящему возненавидел его... И до сих пор ненавижу, стоит про него услышать, или увидеть, у меня ноги ватными делаются, меня словно засасывает…» [38] Обида могла идти на убыль годами, а новая репетиционная точка была найдена быстро: зал ближайшей церкви отвечал задаче как нельзя лучше. Ее викарий дал себя уговорить и разрешил парням репетировать — когда его уверили, что On A Friday это серьезный джаз-бенд. Трудно сказать, дошло ли до него, в какой степени данное заявление было натяжкой (чтобы не сказать — надувательством Йорка и Ко); во всяком случае, включение в группу трех саксофонистов должно было подкрепить эту легенду).
Уже было ясно, что Том, Колин, Эд, Фил и Джонни явно нашли друг в друге нечто особенное, что собирались растить и лелеять. Как говорит Джонни: «Я знал что Том пишет отличные песни, и точно знал, чем собираюсь заняться». [39] Хотя On A Friday стремительно двигалась к тому переломному моменту, который постигает все школьные группы — когда средняя школа остается позади, и дороги друзей неизбежно разбегаются в разные стороны. Забить на колледж и променять дальнейшее образование на карьеру рок-группы? ни один из них такой вариант всерьез не рассматривал — для этого все пятеро были слишком способными учениками, да и родители бы просто не разрешили. (Их родители не были в восторге от рок-увлечения ребят, за исключением отца Эда, чей интерес к поп-музыке, как сообщают источники, граничил с маниакальностью: «Его папа входил в комнату, размахивая музыкальными журналами и и желая обсудить, например, новый сингл Primal Scream»,— со смехом заметил однажды Колин). [40]
Сталкиваясь с реалиями новой пост-выпускной жизни, школьные группы распадаются навсегда, и наш случай — блестящее исключение из правила. Первым покинул школьные стены Фил — в 1986 году он уехал в Ливерпульский Политех изучать английский и историю (а в свободное время он поигрывал на ударных в местных бендах). На следующий год Эд укатил учить экономику в Манчестер, а Колин занялся английской литературой в Петерхаус-колледже Кембриджского университета. Но сомнений насчет общего дела не имел никто: на каникулы и выходные парни регулярно приезжали в Оксфорд, чтобы поиграть вместе. «Степень следования обязательствам, когда нам было еще 18-19 лет, была потрясающей»,— вспоминает Эд.
Свой университетский зигзаг Фил объяснял тем, что не хотел просиживать время зря, пока остальные развязываются со своими академическими долгами, кроме того сглаживая тем самым родительское давление и собственные волнения насчет 'нормальной' карьеры на случай, если музыкальная не сработает: «Все само собой как-то сложилось, без планов. Я к тому, что у нас небольшой разброс по возрасту, но в тот момент он сыграл свою роль. Ну то есть я уже заканчивал школу, а все остальные еще учились. Я не хотел просидеть зря все это время, поэтому отправился в универ и потом уже продолжал, пока не закончил». [*]
* Другим удивительным эффектом небольшого возрастного диапазона было удивительное различие во внешности парней. Как рассказывал Колин в 97 году: «Оттого что мы так давно вместе, остались групповые снимки 10-летней давности, смущающие самым гнусным образом, на которых запечатлена наша юность со всем многообразием причесок и манер — на улице сейчас ржали бы над такими во весь голос... а тогда, ты буквально шел к парихмахеру с фоткой Моррисси и просил — постригите меня так же». [41]
«Некоторым наблюдателям может показаться, что участники On A Friday разошлись каждый своей дорогой — на самом же деле, они продолжали неуклонно двигаться вперед! B начале 87 года в люди пошла первая демо-кассета группы — шесть песен, записанных на 4-дорожечный магнитофон; среди прочего там были забытые на сегодня 'Lemming Trail', 'Fat Girl' и 'Mountains (On The Move)'. Один экземпляр попал к Дейву Ньютону, выпускавшему газету Local Support, первое издание, целиком и полностью посвященное оксфордской музыкальной сцене. В начале 87 года Ньютону предложили возглавить музыкальный отдел новой студенческой газеты Oxford Enquirer (кому же еще, как не ему?) Продержалась она не дольше месяца, и когда финансирование иссякло, Ньютон вернулся к прежнему занятию — но именно в этом издании, в номере от 24 февраля, появилась первая печатная заметка про On A Friday. Это была небольшая рецензия на их демо-кассету. «Глядя на название группы и заголовки песен, я ожидал готичной музыки из чьей-то спальни,— писал Ньютон,— но к счастью, услышанное мне понравилось». Цитаты из R.E.M., Green On Red и The Prisoners уши не режут, «группу безусловно стоит послушать, а насколько я слышал, стоит и увидеть»,— заключал он.
Вскоре после появления этой поощряющей рецензии Том перешел в выпускной класс. Хотя в предшествующие годы проблемы возникали регулярно, совсем на школьные обязанности он не забивал, и за последний год приналег и оказался в своем классе первым по нескольким предметам, получив награды по рисованию и музыке. «Я взялся за дело и стал примерным мальчиком,— рассказывал он позднее не без сарказма, добавляя что и в более напряжные периоды в школе,— я не имел ничего против хорошего выговора — потому что на самом деле заслуживал этого». [42]
Сдав выпускные экзамены A-level, Том решил на годик повременить с колледжем. Некоторое время он проработал в отделе мужской одежды местного супермаркета, но быстро впал в немилость за то, что много спорил; потом он недолгое время поработал барменом (где как раз познакомился с девушкой, чьи наблюдения о его внешности впоследствии передал Rolling Stone: «У тебя очень красивые глаза, но совершенно неправильные». [43]
[Прим.ред.: A-Level — в британской системе образования двухгодичная учебная программа на аттестат о полном среднем образовании. То есть, после прохождения A-level можно поступить в университет, чтобы получить первое высшее образование — бакалавриат. A-Level включает 45 дисциплин, из к-х студент выбирает 3-6 предметов для изучения, к-е должны соответствовать будущей университетской специализации. В список предлагаемых дисциплин входят такие предметы, как математика, физика, химия, биология, экономика, бухгалтерский учет, высшая математика, бизнес, английская литература, политика, психология и др. Тем кто еще не определился, что будет изучать в вузе, рекомендуется выбрать классические дисциплины или те, что даются лучше всего].
Как всякого тинейджера, Тома интересовали машины; теперь он имел право вождения и, конечно, воспользовался им. Но его юная автопривязанность подверглась испытанию в виде аварии, случившейся в промежутке между Абингдоном и Эксетером. Конкретные подробности неизвестны, но мы знаем, что Том разбил машину, а его подруга получила травму спины. К счастью, серьезно никто не пострадал. Однако авария, конечно, наложила свой отпечаток на годы вперед. Том стал очень осторожен на дороге, а кроме того, затаил страх насчет машин, да и механических средств передвижения в целом — страх, который впоследствии выйдет наружу в некоторых из его песен.
Заниматься музыкой Том не перестал, в большой степени, сопротивляясь папиным планам (всякое действие порождает противодействие, помните?) «Отец считал, что у меня талант к рекламе,— говорил Том.— Это было угнетающе... он обзванивал рекламные агентства и спрашивал от моего имени, не нужен ли им кто-нибудь мести пол, месяца на три? Но, пап, я хочу репетировать! или: пап, я хочу просто сидеть дома и чувствовать свою никчемность!» [44] Тем временем Фил с Эдом были заняты в своих университетах на севере, Колин удобно устраивался на первом курсе в Кембридже, а его брату оставалось провести в Абингдоне три с лишним года (школьный журнал впоследствии назовет его одним из тех учеников, которые «за время своего пребывания… внесли неоценимый вклад в музыкальный актив школы». [45]
Ирония, но именно в этот момент 'рассеивания' группа дала первый официальный клубный концерт. Это произошло летом 1987 года в оксфордском клубе Jericho Tavern. Номинально, центр города это Карфакс-стрит, старинная башня на перекрестке Хай-стрит (или попросту Хай, как выражаются местные) и Корнмаркет. 15 минут хода на северо-запад, за Ашмолеанский музей и роскошные дома эпохи Геога V, которые вытягиваются в Бьюмонт-стрит, и мы окажемся в той части города, которая c давних пор — никто не знает, почему — называется Джерико. (Колин Декстер обессмертил ее в своих историях об инспекторе Морсе). Здесь два знаковых места: лазарет Рэдклифф и штаб-квартира издательства Оксфордского университета. В целом, это тихий жилой райончик, все магазины сосредоточены на Уолтон-стрит, причудливо петляющей улице, которая собственно и отмечает границы района.
Скромное 2-этажное каменное здание на северном углу Уолтон-стрит и Джерико-стрит приютило внутри паб с названием Philanderer & Firkin — один из сети пабов, принадлежащих пивоварне Firkin. Паб славен оформлением в стиле Эдуарда и манерными плакатами на стенах, причитающими в экстазе: Фиркин Вот Это Да, Возьми Пивка От Фиркина, ну и так далее. В глубине здания, позади бара на первом этаже, узкая лесенка ведет на второй этаж, где есть другой бар, поменьше, и средних размеров сцена. Просторные окна, выходящие на улицу помогают местечку выглядеть просторней, чем оно есть на самом деле; зал вмещает примерно 120 человек. И хотя по привычке место продолжают называть Jericho и местные команды выступают там по сей день, тот клуб, каким он был во времена On A Friday, давно в прошлом.
Почти целое десятилетие, до середины 90-х, Jericho Tavern был средоточием музыкальной жизни города, на регулярной основе предлагавшим живую рок-музыку. Владелец клуба Боб Вудс был на короткой ноге со многими начинающими и продолжающими местными коллективами (включая, естественно, и On A Friday), за время своего владения, он превратил это место из малолюдной дыры в дыру смачную и насиженную, особенно музыкантами. В 1995 году Вуд был вынужден уступить лавочку сети Firkin, и первым делом новая администрация выперла старого управляющего, под тем соусом что пабу 'нужно обновить имидж'. Результат оказался прямо противоположным. Сердце вынули, и теперь это яркое, чистое и стерильное пластиковое местечко безо всякой души; оксфордская молодежь не пасется здесь такими табунами, на какие рассчитывали новые владельцы.
Сегодня в Филандерер & Фиркин мало что осталось от старого заведения Боба Вудса, не считая фасада самого здания. Сцена стала существенно тесней, на месте гримерки за сценой сделали дурацкий аварийный выход. Впрочем, на первом этаже остался один архитектурный элемент из тех славных дней: вдоль всего потолка тянется балка, которая поддерживает пол перед сценой на втором этаже. Друзья Вудса установили ее ради предосторожности. В те редкие вечера, когда музыканты собирали по двести человек (превышая официальную вместимость зала почти вдвое), пол начинал ощутимо прогибаться! С первого этажа это смотрелось особенно пугающе, и владельцы нижнего бара не без оснований нервничали, что потолок упадет им на голову в любой момент.
Навряд ли полы в Jericho сотрясались тем вечером, когда On A Friday впервые вышли на сцену. В первый раз группа выступала перед аудиторией, не состоящей из абингдонских одноклассников, и народу было не густо. 15-летний Джонни, не считавшийся пока полноправным участником, сидел на сцене с гармошкой наготове, «ожидая своего звездного часа», как назвал это Фил. [46] Надо думать, парни были в восторге и представляли себя профи, но вот взгляд со стороны как минимум одного местного музыканта, который видел то выступление и никак им не впечатлился. История сохранила только его имя, Мак,— и в последующем он окажется чрезвычайно полезен группе, помогая устраивать концерты в Jericho,— но в 1987 году особых талантов он не разглядел. «Это было ужасно,— вспоминает Мак.— Очевидно, они сами не понимали что делают. С тремя саксофонами, вся компания звучала как плохая копия Haircut 100».
Не он один страдал отсутствием энтузиазма. Даже Дейв Ньютон в Local Support, одобривший первую демку группы, мало что хорошего смог сказать про вторую (она имела 14 полновесных песен, но это не помогло делу). «Дудки конечно помогают удерживать внимание,— писал он,— но на пленке выделяются всего несколько песен, а те что меня зацепили, испортил американский акцент [Тома]... С трудом дослушал до конца»,— добавил Ньютон не без раздражения. [47]
Несмотря на подобную реакцию, группа продолжала полировать свое искусство концертной деятельности всякий раз, когда расписание занятий позволяло. Заслуживают упоминания концерты в Лондонской Школе экономики, на разогреве у Icicle Works в Колледже Эксетера, и выступление в феврале 88 года в клубе Old Fire Station в центре Оксфорда, причем, последнее сопровождал разогрев от группы под названием The Illiterate Hands, участниками которой являлись Джонни Гринвуд и Энди Йорк. (Как и его старший брат, Энди учился в Абингдоне; начинающие гитаристы быстро сдружились). Дейв Ньютон посетил концерт и напечатал в Local Support удивительное ревью, которое заслуживает быть приведенным полностью:
«Old Fire Station забит под завязку тянущими сидр 14-летними мальчиками и девочками, отчего я чувствую себя старым; что характерно, бар закрывается в 9:30 и еще до 10 часов вечеринка рассасывается — полагаю, никто не хочет упустить последний автобус на Абингдон. Около восьми на сцену выходят The Illiterate Hands: парни напоминают шестерых ребят из той тошнотворной рождественской рекламы Casio, а их оборудование and accents показывает, что наверное их родители и впрямь раскошелились на упомянутые штучки Casio (от 200 до 2000 фунтов). Тем не менее, звук отнюдь не был незрелым или лажовым, парни держались принятых (может, и будущих тоже?) рок-стандартов. Лучшее, что у них для нас есть — их песни: бойкие, заводные, колкие, запоминающиеся мелодии, аккуратно приправленные текстами. Если парни дотянут до шестого класса, у группы есть шанс занять свое место в поп-музыке будущего.
После девяти появилась On A Friday — редкий гость на сцене нашего города. Вокал в духе R.E.M., четкий ритм, нотки саксофона (точнее, трех саксофонов!) Упругий, мощный, мелодичный, драйвовый поп; конечно же никто не остался стоять на месте...» [48]
И вскоре после этого концерта упорство Джонни было вознаграждено — он был принят в ряды On A Friday на постоянной основе: в качестве клавишника. (Активная фаза The Illiterate Hands неизбежно закончилась, Энди Йорк приложил накопленный с Джонни опыт и создал собственную группу Unbelievable Truth; два других ее участника, Jason Moulster и Nigel Powell, до того тусовали вместе в группе The Purple Rhinos).
Факт изменения состава, впрочем, остался известен исключительно лицам, приближенным к группе — по той простой причине, что группа надолго скрылась из виду. Взвесив все за и против, Том решил провести следующий академический год в Университете Эксетера, и выбрал два курса: английского языка и искусств, чем сильно удивил родителей. «Они были просто в шоке, узнав что я собираюсь в колледж»,— рассказал Том журналу Option. [49] Осенью 1988 года Том убыл в Эксетер, что автоматически откладывало любые планы On A Friday по завоеванию мировой известности на неопределенный срок. Время от времени парни встречались на каникулах и джемовали, но в целом следующие три года стали перерывом в жизни группы.